Уже не таясь, я поднялся на ноги, убрал оружие и подбежал к навзничь лежащему на дороге человеку. Лицо его мне было незнакомо. Быстрая проверка яремной вены подтвердила: труп. Сдох, скотина, и хорошо. Уже без спешки я вернулся к двери, из которой вышел пять минут назад. На мой настойчивый стук открыл томилинский дворник. Узнав меня, он почти что вытянулся во фрунт:
— Чего изволите? Если барыню звать, так она отдыхать легла.
— Нет, ни к чему Анастасию Михайловну беспокоить. Беги сию же минуту за городовым, или пошли кого. Тут, вишь, убийство едва не свершилось.
Дворник, углядев лежащее на дороге тело, зычно крикнул вглубь дома:
— Митька, язви тебя в душу, а ну подь сюды!
Не прошло и минуты, как рядом с ним возник подросток лет двенадцати.
— Беги, Митька, кличь городового, — велел дворник. — Скажи, барина убили. И быстро, чтобы одна нога здесь, другая там!
Пацан угукнул и, увернувшись от вразумляющего подзатыльника, сорвался с места, да так, что только пятки засверкали. Дворник с метлою в руке вышел охранять место происшествия, а я отправился поглядеть, что там с мобилем.
К моему удивлению и облегчению, техника не пострадала. Разве что краска на бампере немного соскоблилась. А вот в заборе сломалось несколько досок, что наглядно доказывало: железо крепче дерева. Для очистки совести я решил поглядеть внутренности мобиля: все ли патрубки на своих местах, нет ли какой утечки. Все-таки, удар был и, судя по моим ощущениям, неслабый. Дотронулся до крышки капота, и тут же отдернул руку: холодно! Причину я уже знал, но для очистки совести заглянул в салон. Точно: рычаг ускорителя, прикрученный с правой стороны, напротив сиденья механика, был повернут вниз, в положение «открыто». Видимо, прячась от стрелка, я его нечаянно переключил. Думаю, мой несостоявшийся убийца был немало, я бы даже сказал, смертельно удивлен, когда неспешно разгоняющийся аппарат вдруг прыгнул на него, сбил с ног, а после и вовсе переехал. Мне повезло еще и в том, что запас воздуха в баллоне был сравнительно небольшим, иначе повреждения мобиля были бы намного серьезнее.
Пока я осматривал свой транспорт, подбежал, отдуваясь, городовой. Поглядел на тело, выслушал объяснения дворника и сам встал на пост. Еще через три четверти часа подъехал старший полицейский инспектор Боголюбов. Подошел ко мне поздороваться, прогулялся к телу, поглядел, отдал приказ прибывшим с ним людям и вернулся ко мне. Пересказ событий сегодняшнего утра много времени не занял.
— Знаете, Владимир Антонович, — задумчиво произнес Боголюбов, — если бы я не знал точно, что убийца племянника подруги помещицы Томилиной застрелен, то решил бы, что это он. Такое же оружие, такая же манера действия, схожая одежда… Не то родственник, не то…
— Думаете, в Тамбове имеется центр подготовки убийц? — логично предположил я.
— Что? Нет, конечно. В ваших словах, Владимир Антонович, наверное, есть определенный смысл. Но, думаю, эти два стрелка, все-таки, родственники. Братья, к примеру. Понимаете, если бы мы обнаружили некую организацию убийц, впору было бы бежать в столицу, в министерство, и кричать «Слово и дело». Для очистки совести, я сделаю запрос в столичные архивы по своему ведомству. Но если, не дай бог, вы правы, то это будет не наш, не губернский уровень. И в таком случае вам стоило бы бежать и прятаться, ибо за убийство своих членов подобные, с позволения сказать, «семьи» всегда мстят, причем кроваво и жестоко. За такие дела берется Имперская безопасность, как за представляющие особую угрозу для государства. У безопасников и финансирование другое, и народу побольше, да и специалисты посерьезнее. А вот мелкая группа, объединенная родственными связями — братья, к примеру, вполне могут быть и местными. Два человека, много три. Ну, на крайний случай, четыре. Меня больше интересует, от кого поступил заказ. Ну да с божьей помощью, распутаем. А вы пока постерегитесь: мало ли что.
Легко сказать — постерегитесь. Настенька Томилина, видимо, узнала новости о нотариусе первой, первой и прислала свою записку. И, соответственно, первой заполучила меня в гости. Но уже на другой день подобных записок было десятка два. Я прочел их: стандартный текст, меняются только даты и имена. Ну, почти. Хорошо было бы сочинить какой-нибудь типовой ответ: мол, уважаемые пригласители, я ценю ваше внимание, и весьма благодарен за приглашение, но по причине крайней занятости быть никак не могу, а могу лишь принести вам глубокие искренние извинения и уверения в совершеннейшем к вам почтении. Но мало сочинить, надо еще и написать от руки в двадцати экземплярах!
Я, потихоньку закипая от монотонной тупой работы, выводил одни и те же строки на очередном, черт знает каком по счету, листе бумаги. Просто проигнорировать приглашение нельзя: общество враз осудит. Посчитают зазнайкой, невежей и невоспитанным типом. И никакое родство с Тенишевыми не поможет. Хоть секретаря нанимай. Нет, когда-нибудь я себе такого заведу, но пока на подобную роскошь денег нет. И я вновь склонился над столом, выписывая финальную фразу очередного письма: «уверяю вас в совершеннейшем к вам почтении». Тьфу!
Занятие мое было прервано стуком входной двери. Я поднял голову от стола: Машка. Тащит мне очередной конвертик. У-у-у! Когда же это кончится?
— Владимир Антонович, там слуга у ворот стоит, говорит, что велено ему ответа дождаться.
Вот же пакость!
На узком голубом конверте был отпечатан знакомый герб. Баронесса Сердобина изволила вспомнить о мещанине Стриженове. Да, от такого письма не отмахнешься, придется читать и отвечать.
«Владимир, наша последняя встреча закончилась не вполне удачно. После я много думала о себе и о вас, и пришла к выводу, что была неправа. Надеюсь, вы простили мне тогдашнюю чрезмерную экспрессивность. Но даже если нет, буду рада видеть вас в будущую пятницу в своем загородном имении в шесть часов пополудни. Наденьте смокинг. Будет приятная компания, и я надеюсь искупить перед вами свою вину. Александра».
Вот так вот: эта дама решила, что теперь, будучи без пяти минут князем, я становлюсь для нее интересен. О каких бы то ни было чувствах речи не идет, у этой женщины по отношению ко мне наверняка присутствует лишь голый расчет. Но, думаю, актриса она неплохая, по крайней мере, не хуже Неклюдовой, и будет изображать в мою сторону не менее, чем интерес. И что делать? Идти не хочется, а отказывать нельзя. Опять же это чертово общество не поймет. Нет, был бы я уже князем — тогда возможны варианты. А мещанину подобных поступков не простят, нет.
Вздохнув, я принялся царапать на чистом листе:
«Александра, вам не в чем себя винить, так же, как мне не за что вас прощать. С радостью навещу вас. В предвкушении встречи, ваш Владимир».
Свернул письмо, вложил в конверт, запечатал и отправил Марию передать ответ. Встал со стула, прошелся по комнате, потянулся до хруста в спине и вернулся к столу. Размял пальцы, еще раз вздохнул и придвинул к себе очередной лист бумаги:
«Уважаемый Феофан Дормидонтович…»
Глава 11
Чего греха таить, на баронессу я заглядывался. Не настолько, чтобы тащить в койку или, как Вернезьев, под венец. Но она была умна, красива и очень, очень привлекательна для любого мужчины, который еще в состоянии интересоваться женщинами. Ну и та искра, та духовная общность, уже дважды возникавшая между нами во время танца вызывала вполне определенные желания. Тем более, что Сердобина, как я видел, была заинтересована в продолжении нашего общения. Что там она себе надумала — даже интересоваться не хотел, но поглядеть на итог было бы интересно. Правда, если бы баронесса так и не вспомнила обо мне, я бы горевать не стал. Помещица Томилина, к которой я стал захаживать через два дня на третий, вполне устраивала меня своим темпераментом, а так же тем, что, имея матримониальные планы в отношении меня, не пыталась их активно продвигать. Прагматичная женщина, вполне сообразующая свои желания с возможностями.
