«Эти звери живут по двести лет», — утверждает брошюра, рекламирующая путешествия по времени. И эта тварь явно вознамерилась прожить полный срок, ибо в ее взгляде вы видите десятилетия и десятилетия бессмысленного ползания по грязи. Вам мерещится ваше отражение в этом мутном тихом омуте. В шоке вы палите из обоих стволов в собственное отражение. Бах-трах-тарарах!
Тусклые, но величественные огни гаснут до Судного дня. Ваше отражение исчезло из них навсегда. Из разбитых стекол хлещет кровь, потом их медленно заволакивает серая пленка, что-то вроде грязной простыни, скрывающей труп. Челюсти все еще жуют — медленно, так же медленно, как опускается голова. С медлительностью зубной пасты течет по морщинистой морде холодная кровь рептилии. Очень медленно. Ползучая медлительность мезозоя. Словно капля по стеклу. И вам приходит в голову, что будь вы в ответе за мироздание, то нашли бы для этой сцены менее равнодушного зрителя, чем Время.
Чепуха! Осушите кубки, лорды, Клод Форд погубил безобидное создание. Долгие лета Клоду-Скоту!
Затаив дыхание, вы наблюдаете, как опускается голова, как опускается шея, как в последний раз смыкаются челюсти. Наблюдаете и выжидаете: не случится ли еще что-нибудь; но ничего, ровным счетом ничего не происходит. Ничего и не должно произойти. Можете стоять хоть сто пятьдесят миллионов лет, Клод-Лорд.
Гигантский скелет бронто, дочиста обглоданный местными хищниками, постепенно утонет в болотной жиже, поднимутся воды, старикан Нептун заявится, чтобы покрыть собою все последствия этой нечистой игры. Ил осядет на громадное ложе неторопливым дождем, у которого впереди столетия. Смертное ложе будет подниматься и опускаться, быть может, раз десять и очень аккуратно, чтобы не потревожить усопшего — к тому времени прах скроется под изрядным слоем породы. Под конец останки будут заключены в гробницу, превосходящую мечты любого индийского раджи. Твердь земная взвалит останки на плечи, и бронто без единого усилия окажется на краю одного из утесов Скалистых гор, высоко над волнами Тихого океана. Но вас это меньше всего касается, Клод-Спорт. Вы — лишь убийца мозга-зародыша, обосновавшегося в черепе бронто и командовавшего горой мяса. Остальное не ваше дело.
Вы сейчас не испытываете ничего, ибо едва держитесь на ногах. Ожидали драматический спектакль: удары о землю, топот, рев… С другой стороны рады, поскольку существо, похоже, не мучилось. Как все жестокие люди, вы сентиментальны; как все сентиментальные — щепетильны.
Берете под мышку карабин и обходите вокруг туши, разглядывая напоследок трофей. Вы бредете мимо уродливых копыт, мимо грязно-белого холма-брюха, мимо гигантской задницы, проходите под аркой изогнувшегося хвоста. Теперь ваше разочарование столь же твердо и очевидно, как визитная карточка. Зверь вдвое меньше, чем вам казалось. Он даже меньше любого из ваших врагов, не говоря уже о вас самих или Мод.
Бедный маленький воин, наука никогда не сможет изобрести средства, чтобы помочь вам. И ничего не остается, как в предчувствии надвигающейся скуки забраться во времямобиль.
Смотрите, пернатые красавцы уже смекнули, в чем дело. Они дружно пораскинули горбатые крылья и удрученно отправились на поиски новых хозяев. Они понимают, когда плохое сменяет хорошее, и не собираются ждать, чтобы их прогнали стервятники. Оставь надежду всяк, сюда входящий. Вы поворачиваетесь, чтобы уйти подобно пожирателям помета.
Поворачиваетесь, но медлите. Ничего не остается, кроме как уходить, но остается 2181 год нашей эры. Это не просто год, откуда вы родом. Это Мод. Это Клод. Это ужасно мучительное и безнадежное занятие — приспосабливаться к сверхсложным обстоятельствам, пытаться обвести себя вокруг пальца. Вы бежали в «святую простоту юрского периода», но вам это удалось лишь отчасти.
И кто-то, воспользовавшись вашей медлительностью, толкает вас в спину, опрокидывает лицом в жирную грязь. Вы сопротивляетесь, кричите, а клешни омара терзают вашу шею. Пытаетесь схватить винтовку — никак. Перекатываетесь на спину, и крабовидная тварь тут же впивается в грудь. Пытаетесь оттолкнуть ее, схватившись рукой за панцирь — она хихикает и откусывает пальцы. Убивая бронто, вы не подумали, что для замухрышки вроде вас паразиты опаснее хозяина.
Вы предпринимаете все, от вас зависящее. Вы отбрыкиваетесь минимум три минуты. В результате вас оседлала целая свора тварей, и вот уже ваш скелет обглодан дочиста. Вам понравится на вершине Скалистых гор. Не стоит преждевременно огорчаться.
Артур Кларк
Стрела времени
Река пересохла, и озеро почти совсем обмелело, когда чудовище, спустившись по сухому руслу, стало пробираться по топкой безжизненной равнине. Далеко не везде болото было проходимым, но и там, где грунт был потверже, массивные лапы под тяжестью огромной туши увязали более чем на фут. Временами чудовище останавливалось и, быстро, по-птичьи поворачивая голову, осматривало равнину. В эти минуты оно еще глубже погружалось в податливую почву, и через пятьдесят миллионов лет люди по его следам сумели определить продолжительность этих остановок.
Вода не вернулась, и палящее солнце превратило глину в камень. Затем пустыня укрыла следы защитным слоем песка. И лишь потом – миллионы лет спустя – сюда пришел Человек.
– Как по-твоему, – проревел Бартон, пытаясь перекричать грохот, – уж не потому ли профессор Фаулер стал палеонтологом, что ему нравится играть с отбойным молотком? Или он только потом пристрастился к этому занятию?
– Не слышу! – крикнул в ответ Дэвис, облокачиваясь на лопату с видом заправского землекопа. Он с надеждой поглядел на часы. – Давай скажем, что пора обедать. Он ведь снимает часы, когда возится с этой штукой.
– Номер не пройдет, – прокричал Бартон, – он давно раскусил нас и всегда накидывает минут десять. Но попытка – не пытка. Все лучше, чем это чертово ковыряние.
Оживившись, палеонтологи положили лопаты и направились к шефу. Когда они подошли, профессор выключил перфоратор, и наступила тишина, нарушаемая только пыхтением компрессора неподалеку.
– Пора возвращаться в лагерь, профессор, – сказал Дэвис, небрежным жестом заложив за спину руку с часами, – вы же знаете, как ругается повар, когда мы опаздываем.
Профессор Фаулер, член Королевской академии наук, обладатель множества научных званий, безуспешно попытался стереть со лба коричневую грязь. Мало кто из случайных посетителей раскопок мог узнать в этом загорелом, мускулистом полуобнаженном рабочем, склонившимся над излюбленным отбойным молотком, вице-президента Палеонтологического общества.
Почти месяц ушел на расчистку песчаника, покрывавшего окаменелую поверхность глинистой равнины. Расчищенный участок в несколько сот квадратных футов представлял собой как бы моментальный снимок прошлого, пожалуй, наилучший из всех известных палеонтологам. Когда-то в поисках исчезающей воды сюда переселились десятки птиц и пресмыкающихся; с тех пор прошло несколько геологических эпох, от этих существ ничего не осталось, но следы их сохранились навечно. Почти все следы удалось распознать, кроме одного, принадлежавшего существу, неизвестному науке. Это был зверь весом в двадцать-тридцать тонн, и профессор Фаулер шел по следам пятидесяти-миллионнолетней давности с азартом охотника за крупной дичью. Кто знает, возможно, ему даже удастся настичь чудовище: в те времена равнина была предательски зыбким болотом, и, быть может, кости неизвестного ящера покоятся в одной из природных ловушек где-нибудь совсем рядом.
Работа на раскопках была утомительной и кропотливой. Только самый верхний слой мог быть расчищен землеройными машинами; все остальное приходилось делать вручную. У профессора Фаулера было достаточно оснований никому не доверять отбойный молоток: малейшая оплошность могла стать роковой.
Потрепанный экспедиционный джип, трясясь и подпрыгивая на ухабах скверной дороги, был уже на полпути от лагеря, когда Дэвис заговорил о том, что не давало им покоя с самого начала работ.
