С того дня в Светлые земли больше никого не отправляли. Размышляли, как лучше поступить, чтобы не потерять людей вновь. Не помешали бы машины, возможно, даже летающие, вот только узкие арки не пропускали крупных предметов. Так что мастера трудились над деталями, а собрать их намеревались уже на той стороне. Работа шла всего месяц и не была пока сделана даже наполовину.
Нашлись, конечно, и те, кто осуждал промедление. Может быть, пропавшие оставались ещё живы, и если пуститься на поиски прямо сейчас...
Впрочем, даже сторонники этой идеи не знали, как избежать при этом неведомых опасностей и не пополнить число бесследно исчезнувших.
А Гундольфу было тошно, до того тошно, что он не радовался, просыпаясь по утрам.
Всё у него шло ладно: работал в охране, да не где-нибудь, а в самой столице, при Марте. Девочка жила во дворце, хотя, конечно, не могла по-настоящему править из-за малого возраста. Многому ей ещё предстояло учиться, и главную работу делали советники. Но население, особенно простой люд, почитали Марту едва ли не как божество. Так что попасть в охрану считалось великой честью, а он, Гундольф, без труда попал. Не просил даже, его самого попросили.
И с друзьями ему везло. Он ведь ничего для этого и не делал, а вот пожалуйста, нынешний главный советник — его лучший друг. Когда-то давно, мальчишками, росли они вместе на Моховых болотах. Враждовали, ладили, опять враждовали. Да что там, много всего случилось, из-за чего товарищ имел полное право от него отвернуться. И лучше б отвернулся. Может, всё не так гадко было бы на душе. Потому что не мог Гундольф глядеть на счастье друга и страдал вдвойне — и от счастья этого, и от осознания собственной низости.
Так уж сложилось, оба полюбили одну женщину. Гундольф до сих пор не мог смириться, что выбрала она не его, хотя времени прошло предостаточно — считай, вся жизнь. Он всё ещё искал встреч, о которых после жалел. Надеялся на их размолвку, желал своему другу неудачи и тут же с отвращением гнал от себя такие мысли. Наконец, однажды утром понял, что готов пустить себе пулю в лоб, только бы всё это уже прекратилось.
И тогда, упросив Марту, он отправился в Светлые земли. Отправился тайно — кроме девочки, никто о том не знал, никто не дал одобрения. Гундольф не испытывал страха и не боялся смерти. Он лишь надеялся, что сумеет принести хоть немного пользы, а большего ему и не требовалось.
И вот он здесь. Врата закрылись, и в ближайшие две недели дома ему не видать.
Путник обошёл убежище снаружи, огляделся. Рука ветра стёрла следы с пыльного склона, свежих не оказалось. Значит, никто тут не побывал с прошлого раза.
Отпер дверь ключом, сел за стол, притянул к себе журнал, взятый из тайника в стене. Задумался ненадолго и сделал запись:
«Похоже, с того времени, как написаны последние строки, в убежище никто не возвращался. Я, Гундольф, спущусь с Вершины и направлюсь на восток. Каждые сто шагов буду бросать на землю семечко лозы. Далеко уходить не собираюсь, но если не вернусь, сможете проследить мой путь».
Он хотел было прибавить что-то ещё. О любви, толкнувшей его на этот шаг, или пожелание счастья оставшимся в другом мире и просьбу о нём не жалеть, или подобную глупость. Но удержался всё-таки, захлопнул журнал и вернул его в потайной отсек. Мало ли кто мог сюда прийти, вломиться внутрь. Записи должны находиться в безопасности, где позже их отыщут свои.
И тут путник насторожился: над головой раздался звук. Лёгкий совсем, будто кто негромко стукнул раз или два. А после всё затихло.
Может, конечно, и разболталось что на кровле от ветров. Или птица, если есть здесь птицы, прилетала ненадолго. Звук был негромок, больше не повторился, и Гундольф думать о том забыл.
Он проверил бочки, наполненные ещё два месяца назад. Вода в них застоялась, и осталось её немного. Вскарабкался на крышу, где находились баки, но не обнаружил ничего, кроме сухой пыли. Такого он не ждал.
С собой-то он, конечно, брал и питьё, и припасы, но не на две недели же. Рассчитывал найти что-то здесь или пополнить фляги при первом дожде, но иного плана не было. Ладно, цветку за стеклом подойдёт и затхлая вода, а сам он постарается расходовать запасы бережливо.
Причин долго сидеть в доме Гундольф не видел, потому уложил сумку заново, прихватив лишь самое необходимое, и решил до темноты прогуляться в окрестностях Вершины. Выйдя наружу, он натянул маску, чувствуя себя глупо, и порадовался, что никто его не видит. Поступающий по трубкам воздух тонко пах травой, что было куда приятнее, чем давиться сухой и жаркой пылью, но окружающий мир сжался до двух круглых затемнённых стёкол. Гундольф не видел, что творится по сторонам, да и звуки стали глуше, хотя в области ушей кожаный шлем имел вставки из ткани. Ветер, со свистом вьющийся у скал и налетающий на дом-крепость, будто примолк. Путник ощущал его толчки, но мало что слышал.
— До чего неудобно, — проворчал Гундольф себе под нос. — Вот не удивлюсь, если те оступились сослепу и найдутся внизу со свёрнутыми шеями.
Маску он, впрочем, не снял. Запер дом и побрёл осторожно по каменистой тропе, то и дело пропадающей. Раз или два пришлось спускаться с высоких валунов, пачкая рубашку и обдирая руки, стараясь не разбить стекло заплечной сумки. Наверное, удалось бы отыскать и путь удобнее, да лень было петлять по склону.
У подножия путник остановился, чтобы отдышаться и оглядеться.
Куда ни глянь, тянулась бурая равнина. Ветер гонял пыль, то рождая небольшие вихри, то рассеивая их. Пыльная волна внезапно накрыла Гундольфа с головой, и где-то с полминуты он ничего вокруг не видел. Даже попытался машинально протереть глаза и в первое мгновение удивился, наткнувшись на стёкла. Да, если б не маска, долго пришлось бы откашливаться.
Он поглядел на компас, закреплённый на запястье, а затем по сторонам. К востоку, куда Гундольф изначально собирался,тянулась скучная пустошь — кое-где валуны, кое-где жёсткий коричневый кустарник, а по большей части голая пыльная земля. Потому он решил для начала обойти здешнюю Вершину по кругу — глядишь, наткнётся на следы пропавшего отряда. А перед тем, как идти, бросил под ноги семечко лозы, как и собирался.
Он шагал неторопливо, тщательно оглядывая землю в поисках следов. Наверное, четверть пути осталась за плечами, когда под ногами что-то блеснуло. Присев, Гундольф поднял небольшой запылённый осколок. Не пришлось долго думать, чтобы сообразить: от заплечной сумки. Такая была у каждого в том отряде.
Путник оглядел всё вокруг. Коричневые стёкла маски спасали от солнца и пыли, но вот обзор затрудняли порядочно. Не доверяя глазам, Гундольф руками ощупал землю, но больше ничего не обнаружил. Странно, ведь если сумка разбилась, не мог же отлететь всего один осколок! Хотя, может быть, остальное собрали, надеясь позже склеить. Но отчего могло разбиться стекло? Тот человек здесь упал?
Гундольф ещё немного постоял в задумчивости, решая, то ли ему вернуться в дом и оставить запись о находке, то ли этот пустяк не стоит и упоминаний. Склонившись к последнему, он продолжил путь вокруг Вершины.
А ветер между тем разыгрался. Порой он налетал с такой силой, что Гундольф, никогда не считавший себя слабым, оступался, опираясь рукой о камни. Клубящаяся пыль застила небо, покалывала открытые ниже локтя руки, с тонким песчаным звоном колотила по стеклу заплечной сумки. Путнику стало ясно, что пора или поворачивать назад, или искать ближайший путь наверх, к дому. Из чистого упрямства он решил двигаться вперёд, держась вплотную к Вершине, что вставала здесь крутой стеной. Дорогу к убежищу он рано или поздно найдёт, да ещё и осмотреть успеет больше, чем если бы вернулся.
Справедливости ради, стоило признать, что при таких обстоятельствах можно проглядеть и весь пропавший отряд, даже если он окажется прямо перед носом. Но Гундольф надеялся, что ему повезёт.
Путь преградил здоровенный, выше плеча валун, почти не присыпанный пылью и по виду лежащий здесь недавно. Путник поглядел на него с опаской, затем перевёл взгляд наверх. Не собирается ли упасть ещё один такой?
