Напарник молчал долго, очень долго. Я уж начал беспокоиться, но спрашивать не хотел: пусть человек как следует все для себя разложит. По себе знаю: поведешься на чьи-нибудь уговоры, а потом, если что не так пойдет, будешь терзаться: мол, нафига это сделал, где была голова и все в таком духе. А так сам решил, себя и ругай.
В общем, Клейст молчал, я рулил, и так увлекся этим процессом, что в какой-то момент с удивлением понял, что вдоль дороги потянулись предместья Тулы. Я даже чуток сбросил скорость, и в этот момент мой напарник, наконец, решился заговорить.
— Владимир Антонович, — начал он. — Позавчера мы с вами поставили перед собой амбициозные, можно даже сказать, великие цели. И ставки, соответственно, столь же велики. Казалось бы, ради них можно разок отступить, сознательно проиграть. А потом в другом месте одержать верх. И тех негодяев, что решили на нас надавить, можно потом отыскать и уничтожить. Должен сказать, мне страшновато, особенно после ваших слов про возможности преступников. Но знаете что, эта история обязательно выплывет наружу. Рано или поздно об этом станет известно всем, и тогда на нашей с вами репутации можно будет поставить крест. Какие бы победы мы с вами не одержали, какие бы мобили не построили, об этом позорном случае всегда будут помнить. Так что мое мнение, как говорят военные, или грудь в крестах, или голова в кустах. И как вы давеча изволили заметить, если не стараться победить, зачем тогда вообще выходить на гонку?
Я выдохнул. Сам-то я изначально склонялся к этому варианту. Но подставлять напарника, компаньона и почти что друга не хотел.
— Спасибо, Николай Генрихович. Я верил, что вы примете именно это решение.
Впереди было десять метров относительно ровной дороги, так что я оторвал одну руку от руля и протянул Клейсту. После пожатия, он спросил:
— А если бы я решил иначе?
— Попытался бы убедить. Или в Туле нанял бы другого механика, чтобы месть бандитов вас не коснулась.
— Что ж, это еще раз говорит о правильности моего выбора. Я рад, что судьба, в конце концов, свела нас вместе.
— Я тоже рад этому. Но смотрите: мы, кажется, уже подъезжаем.
Глава 2
Палатка контрольного пункта была почти у самого въезда в город, рядом с городским парком. Игнатьев уже был там вместе со своим неизменным фотоаппаратом. Вместе с дюжиной прочих репортеров он сделал фотографический снимок победителя этапа и подошел к нашему мобилю.
— Поздравляю, Владимир Антонович! — воскликнул он совершенно искренне. — Вы, что ни день, ставите новые рекорды. Если верить хронометражу, вы проехали дистанцию второго этапа со средней скоростью пятьдесят восемь миль в час. Признавайтесь, что вы такого накрутили в вашем мобиле?
— Расскажу, все расскажу, Федор Иванович. Но не сейчас, а после гонки. Кстати, вы вчера что-то говорили о бане?
— Говорил, и от своих слов не отказываюсь. Но сейчас, уж простите, сопроводить вас не могу. Вот-вот появятся другие участники.
— Не переживайте, ранее, чем через полчаса никого не будет. А, может, найдется какой-нибудь мальчишка, который способен указать дорогу?
— Ну, с этим-то проблем точно не будет.
Игнатьев огляделся, ухватил за плечо какого-то шкета.
— Где дом купца Вяхирева знаешь?
— Угу, — кивнул тот.
— Господину Стриженову дорогу показать сможешь? — указал на меня журналист.
У пацана на лице такое отобразилось, будто он воочию второе пришествие увидал.
— Да я! Да я! Да само собой!
— А не заплутаешь?
— Да чтоб мне провалиться!
Мальчишка для пущей убедительности наскоро перекрестился на ближайшую церковь.
Приятель повернулся ко мне:
— Вот вам и проводник. Хозяева предупреждены, баня уже готова, так что езжайте, отдыхайте. А я как освобожусь, так сразу же приду. И мы с вами продолжим дозволенные беседы.
Игнатьев удалился, а пацан замер у нашего мобиля и, кажется, напрочь потерял дар речи. Стоял, лупая глазами, и восхищенно пялился то на меня, то на Клейста, то на машину. Пришлось вмешаться.
— Как тебя звать-то, отрок?
— Э-э… Федькой зовут, — с задержкой ответил шкет.
— Так вот, Федор, становись вот сюда, держись крепко вот здесь и говори, куда рулить.
Счастливый чуть не до мокрых штанов пацан вскочил на подножку, ухватился за поручень и принялся размахивать свободной рукой:
— Сперва вон туда, после вот эдак, а на том углу в ту сторону.
Тула — это не Ливны, и даже не Орел. Даже по меркам будущего немалый город. Правда, улицы мощены лишь немногие. Большая часть — просто утрамбованная земля. Вот мы и ехали где по широким, прямым, с рельсами конки да булыжной мостовой, а где-то и по узеньким кривым переулочкам. Петляли чуть не двадцать минут, я уже начал подозревать пацана в том, что он просто хочет подольше покататься и водит нас кругами, но тут мы как раз приехали.
Я остановил мобиль перед солидным деревянным домом за крепким забором с мощными даже на вид воротами. Показывавший дорогу шкет спрыгнул с подножки мобиля, весь из себя сияющий и гордый. На лету поймал брошенный Клейстом гривенник и в момент усвистал хвастать перед приятелями. А еще через четверть часа мы с Клейстом уже наслаждались горячим паром, дубовыми вениками и холодным квасом.
Когда появился Игнатьев, уже стемнело. Шел он тяжеловато, походкой усталого человека. Мы же, чистые и сытые, как раз попивали чай из самовара, усевшись в просторной горнице за массивным столом. Журналист, увидев нас, тут же взбодрился, энергично потер руки, вынул из сумки блокнот и карандаш, присел к столу и принялся задавать свои вопросы:
— Скажите, Владимир Антонович, вы изначально рассчитывали на победу?
— Конечно, как и любой из участников. А иначе — стоит ли вообще соревноваться?
— Но ведь многие заранее знали, что проиграют.
— Это гонка, Федор Иванович, здесь ничего нельзя знать наперед. Случиться может все, что угодно. И у лидера может случиться поломка, которая отбросит его назад, и аутсайдер, если приложит усилия, может вырваться вперед. А главное — стать сильнее можно лишь соревнуясь с сильными соперниками.
— Пожалуй, многие участники, сравнив свой и ваш результат, не станут даже выходить на последний этап.
— И это совершенно напрасно. Всегда надо бороться до конца. Вы ведь знаете басню о двух лягушках в кувшине с молоком?
— Но если все усилия окажутся в итоге напрасными?
— Тогда этот человек с чистой совестью скажет себе: «я определенно сделал все, что мог». И, объективно оценив, чего ему не хватало для победы, к следующей гонке все это недостающее себе обеспечит.
На мою речь Игнатьев только головой покачал:
— Вы, Владимир Антонович, наверное, знаете о гонках все, — выдал он комплимент.
— Ну это вы загнули! — отверг я сомнительный тезис. — Все знать не может никто, кроме, пожалуй, господа бога. Да, я хороший гонщик, я умею управлять мобилем лучше многих. Но это навыки, рефлексы, быстрота реакции, а не знания.
— А что же тогда дает эти самые знания?
— Как что? Училища, гимназии, университеты, публичные библиотеки, наконец.
— И в библиотеках пишут о том, как надо управлять мобилем?
— Не притворяйтесь наивным, Федор Иванович. На гонках соревнуются, в первую очередь, технические идеи. Вы ведь помните мою давешнюю лекцию в пансионе мадам Грижецкой?
— Помню, конечно. Но идеи идеями, а чем тогда занимается гонщик?
— А гонщик эти идеи раскрывает публике, показывает, на что способен мобиль, построенный в соответствии с этими идеями.
Игнатьев хмыкнул, черканул в своем блокноте и перешел к следующей теме:
— На прошлой гонке вы выступали на мобиле, предоставленном баронессой Сердобиной. Нынче у вас свой собственный аппарат. Он построен в соответствии с какими-то вашими идеями?
— Несомненно, — вмешался Клейст. — Как говорится, вначале была мысль, потом — слово, а уж после — материальное воплощение.
