Алек поднял руку и коснулся кармана своей куртки. Дэрин знала, что там он держит грамоту от папы римского — ту самую, которая когда-нибудь может сделать его императором.
— Не волнуйся, Дилан. Я сохраню все твои секреты так же, как ты хранил мои.
Дэрин досадливо застонала. Вот эти самые слова Алека были ей, ненавистны более всего. Потому что хранить все ее секреты ему было бы просто не по силам. Что, разве не так? Ведь он не знал самого главного из них. Лгать дальше стало невмоготу. По крайней мере, в таком количестве.
— Постой, — сказала она. — Я тут нагородил тебе с три короба. На самом деле братья служить могут. Тут дело в другом.
— Три короба, — с серьезным видом сказал Бовриль. Алек просто стоял, застыв лицом.
— Потому что истинную причину я назвать тебе не могу, — сокрушенно призналась Дэрин.
— Почему?
— Потому что… — Он принц, а она простолюдинка. И вообще, узнав, он рванет отсюда как угорелый. — Это уронит меня в твоих глазах.
Секунду он пристально смотрел на Дэрин, затем потянулся и доверительно взял ее за плечо:
— Дилан. Ты самый лучший из солдат, каких мне только доводилось знать. Юноша, на какого я хотел бы равняться, не будь я этим дурацким принцем. А потому думать о тебе плохо я не могу даже помыслить.
Дэрин с досадливым стоном отвернулась, всей душой желая, чтобы сейчас грянула тревога, или какая-нибудь атака цеппелинов, или гром с молнией. Все что угодно, лишь бы отвлечь ее от этого разговора.
— Послушай. — Алек убрал руку. — Даже если у твоей семьи есть какая-то темная тайна, кто я такой, чтобы ее судить? Да у меня, если хочешь знать, двоюродный дед состоял в заговоре с теми, кто убил моих родителей! А ты говоришь!
Ну как ему обо всем сказать. Он, как всегда, не так все понял. Дело здесь не в каком-нибудь там заплесневелом семейном секрете, а лишь в ней, в ней самой. Вечно он все путает. И так оно и будет, если только не выложить ему всю подноготную. А этого она не сможет сделать никогда.
— Алек, прошу тебя. Я не могу. И… Ой, у меня же сейчас урок фехтования!
Алек улыбнулся, такой терпеливый понимающий друг:
— Дилан, можешь мне открыться в любое время, как только захочешь. А до этих пор я тебя ни разу об этом не попрошу.
Дэрин молча кивнула и так же молча шла весь обратный путь впереди.
— Что-то вы нынче припозднились с моим завтраком, а?
— Прошу прощения, ваша светлость, — процедила Дэрин, брякая поднос на стол графа Фольгера так, что кофе из кофейника частично выплеснулся на поджаренный хлебец. — Ну, так вот он. — Граф озадаченно приподнял бровь. — И газеты ваши, вот они. — Дэрин сердито указала глазами на торчащие у нее под мышкой газеты. — Доктор Барлоу-специально для вас приберегла. Хотя ума не приложу, с чего уж она с вами такая любезная.
Фольгер вынул газеты, затем аккуратно взял намокший кусочек хлеба и с задумчивостью на него поглядел: — Н-да. Что-то вы нынче с утра в довольно воинственном настроении, мистер Шарп.
— Да так, дел по горло, — буркнула Дэрин. Понятно, что из себя ее вывело вранье, которое пришлось выслушать от нее Алеку, но вину почему-то хотелось свалить на графа. — На фехтование у меня нет времени.
— А жаль, — вздохнул тот. — Вы подаете неплохие надежды. Для девушки.
Дэрин насупилась. Часовых у кают жестянщиков больше не выставляли, но кто-нибудь, проходя по коридору, мог случайно услышать. Яростно пройдя по каюте, она захлопнула дверь, после чего вернулась к титулованной особе. На корабле Фольгер был единственным, кто знал о ней правду, но обычно проявлял осторожность, чтобы та не вышла наружу.
— Чего вам нужно? — спросила Дэрин негромко.
Граф с деликатным аппетитом налегал на завтрак и на Дэрин не смотрел:
— Я обратил внимание, что экипаж, похоже, к чему-то готовится.
— Ну да. К нам утром поступило сообщение. От царя.
— Да вы что? — Фольгер с живым интересом поднял глаза. — Мы что, меняем курс?
— Боюсь, это военная тайна, — хмуро ответила Дэрин. — Никто ничего не знает, кроме офицеров, ну и ученой леди, наверно. Алек ее спрашивал, но она ничего не сказала.
Граф задумчиво намазывал на подмокший хлебец масло. За тот месяц, что Дэрин скрывалась в Стамбуле, доктор Барлоу с графом в чем-то определенно сошлись. Доктор заботилась о том, чтобы он был в курсе сводок с театров военных действий, а Фольгер делился с ней размышлениями о политике жестянщиков и их стратегии. Однако сомнительно, чтобы на заданный сейчас вопрос ученая леди дала бы ответ. Слухи, в том числе газетные, это одно, а запечатанная депеша из дворца совсем другое.
— А вот вы бы взяли да выяснили.
— Куда уж мне, — пожала плечами Дэрин. — Военная ж тайна. Совершенно секретно.
Фольгер наливал себе кофе.
— Чем совершеннее секрет, тем сложней его иной раз утаить. Вам не кажется?
Внутри занялся нехороший холодок, как всегда в те моменты, когда граф Фольгер начинал источать угрозы. Было что-то невозможное в самой мысли о том, что все прознают. Тогда прощай воздухоплавание, и Алек, ее Алек не заговорит с ней больше никогда.
Однако нынче поддаваться на шантаж Дэрин не собиралась.
— Ничем не могу помочь, граф. Сведения доступны лишь старшим офицерам.
— Ну как же. Такая изобретательная девушка, столь поднаторевшая во всевозможных ухищрениях, в том числе подпольных, и не может выведать ма-аленький секретик? Всего один, в обмен на сохранность другого, ну?
Страх теперь ледяным холодом жег в животе, и Дэрин едва держалась. И тут в голове всплыли кое-какие слова, сказанные недавно Алеком:
— Вы не скажете принцу того, что обо мне знаете.
— Отчего же? — Фольгер, — позвякивая ложечкой, с невинным видом поднял брови.
— Мы с ним только что были в птичнике, и я ему едва не сказала. Такое бывает.
— Определенно. Но не сказали же? — Фольгер поцокал языком. — Потому что вы знаете, как он прореагирует. Как бы расчудесно вы друг к другу ни относились, вы все же простолюдинка.
— Это мне известно. Но я еще и солдат, причем чертовски неплохой. — Дэрин подступила на шаг, усилием воли унимая дрожь в голосе. — Такой, на которого хотел бы равняться Алек, если б не вырос под пятой таких, как вы, придворных щеголей. Между тем я — живое воплощение того, чего так недоставало ему в качестве сына эрцгерцога.
Фольгер слегка помрачнел, еще не вполне осмыслив эти слова, а в уме Дэрин уже рождалась новая мысль:
— Я юноша, которым так хотел бы стать Алек. Может, больше всего на свете. А вы хотите сказать ему, что я девчонка? Он уже и так лишился и родителей, и крова. Так как же он, по-вашему, может воспринять теперь еще и эту новость? А, ваша светлость?
Секунду Фольгер буравил ее взглядом, вслед за чем снова взялся за ложечку:
— Думаю, это могло бы его… несколько огорчить.
— Думаю, что да. Приятного аппетита, граф.
На выходе из каюты Дэрин поймала себя на том, что улыбается.
ГЛАВА 3
Едва отверзлась исполинская челюсть грузового люка, как внутрь ворвался смерч морозного воздуха и закружил, заплясал по отсеку, натягивая и подергивая лямки летного комбинезона Дэрин. Она нацепила стрекозьи круглые очки и высунулась наружу, пристально глядя на несущуюся внизу равнину в пятнах снега и точках елей. Утром «Левиафан» пролетал над сибирским городом Омском, без остановки на дозаправку, все так же по дуге к северу, к некоему секретному пункту назначения. Впрочем, Дэрин сейчас было не до маршрута: после прибытия имперского орла истекшие сутки с небольшим они занимались отработкой экстренного подъема груза.
— Ну и где тот медведь? — спрашивал Ньюкирк, свешиваясь на своем фале.
— Где-то впереди, силы бережет.
Дэрин поплотней натянула перчатки, после чего повисела для пробы на тяжелом, толщиной с запястье, тросе грузовой лебедки, приспособленной для поднятия двухтонных поддонов с припасами. Такелажники возились с устройством весь день, но настоящая проба предстояла, в сущности, впервые. Подобного маневра не описывалось даже в «Руководстве по аэронавтике».
