— Вот же…
Клейст поискал слово.
— Мерзость!
— Согласен. Так что мне в любом случае придется сражаться за свою честь. И, конечно, за наши интересы.
— А я покараулю эти интересы в месте их непосредственного хранения.
— Думаю, вам стоит взять с собой мой револьвер. На всякий случай.
— Пожалуй, так и сделаю, Владимир Антонович.
Обсудить наши дальнейшие планы помешал сам генерал-губернатор Москвы великий князь Евгений Константинович Романов.
— Добрый вечер, дорогие гости! — произнес он зычным, хорошо поставленным голосом. — Рад приветствовать вас сегодня в этих стенах. Пользуясь случаем, хочу представить своих особых гостей. Герои большой императорской гонки, экипаж столь нашумевшего мобиля «Молния», господа Стриженов и Клейст. Прошу любить и жаловать.
Эта короткая речь разбила выстроенную правилами светского этикета стену между нами и прочими гостями. Уверен, сейчас бы нас обступили любопытные с традиционными вопросами, какие задают каждому гонщику, но хозяин произнес заветные слова:
— А теперь добро пожаловать к столу!
При этих словах распахнулись двери, ведущие в столовую, и народ хлынул в них навстречу аппетитнейшим ароматам.
Слуга в ливрее проводил нас с Клейстом к назначенным местам. Нас разлучили, поручив каждому развлекать соседку. Рядом с Николаем Генриховичем сидела оплывшая дама того самого бальзаковского возраста, то есть где-то между тридцатью и сорока годами. Мне же досталась рыженькая болтушка, приближающаяся к тридцати. Вполне симпатичная, если бы не густая россыпь веснушек в обильном декольте. Они ничуть не гармонировали с платьем и напоминали, скорее, брызги соуса.
После короткого знакомства на меня вывалили ворох сплетен. Я, наученный прошлой жизнью, кивал, подливал даме вина, а себе морсу: завтра стоило быть в форме. Но при этом активно поднимал свой бокал на каждый тост, улыбался, кушал, тщательно выбирая блюда: чтобы завтра не скрутило потроха, чтобы не подвели кишки да прочий ливер. Было бы очень весело потерять миллион из-за банального расстройства желудка.
Краем глаза я поглядывал за Клейстом. Он вёл неторопливую застольную беседу со своей дамой. И оба, кажется, были этим вполне довольны, получая удовольствие как от еды, так и от разговора. Мне же приходилось молчать, предоставляя даме заваливать меня бесполезными сведениями, которые, впрочем, я старательно пропускал мимо ушей, не забывая кивать, поддакивать и подливать. Я считал своим долгом следить за тем, чтобы бокал у соседки не пустовал. А соседка, видимо, следила за тем, чтобы он не слишком долго стоял полным. Рыженькая довольно быстро опьянела, щеки её раскраснелись, а речь чудесным образом ускорилась, хоть я, признаться рассчитывал на иное. Она без умолку тараторила, не забывая при этом поглядывать по сторонам, прислушиваться к разговорам соседей, подметать со своей тарелки деликатесы и запивать их большими глотками вина. Вряд ли такое поведение соответствовало застольному этикету. Я даже начал думать, что подобное соседство — признак неуважения со стороны хозяев.
— А еще, — продолжала она свой бесконечный монолог, — мне рассказывала свояченица, что есть у нее сосед, некий Огинский.
Услышав знакомую фамилию, я навострил уши.
— Так вот, — собеседница прервалась на глоток вина, — он совершенно сошел с ума. У него есть дочь. Умница, красавица, всё хозяйство только на ней и держится. Девице уже восемнадцать, она не то, что созрела, а и перезрела уже. А он, представьте, вбил себе в голову, что ей нужно замуж не абы за кого, а непременно за князя или, на худой конец, графа. Как она в пору вошла, женихов у неё перебывало — хоть отбавляй, вот только папаша всем им отказывал. Но сейчас он списался с каким-то важным столичным господином и, по слухам, сговорил за него дочку. Та ещё ни о чём не догадывается. Представляете, какой будет сюрприз? Уже и день свадьбы назначен, аккурат после завершения гонок. Правда, женишок староват, ну да ничего. Стерпится-слюбится. Сами подумайте: лучше уж так, чем в девках вековать.
После такой новости я уже не мог хладнокровно делать вид, что слушаю даму. Но тут объявили перемену блюд, а ко мне подошел один из слуг и предложил проследовать за ним. Чего-то подобного я ожидал, да и рад был хотя бы на время освободиться от выслушивания бесконечного потока бессмысленной информации. Что же до Огинской, то это дело, хоть и обеспокоило меня, но вполне ждало: гонку я твёрдо был намерен выиграть. А отказывать человеку, у которого в кармане миллион, намного сложнее, чем тому, у кого миллиона нет.
Следуя за слугой, я размышлял: чего захочет от меня великий князь? И насколько ему известно моё происхождение? Станет ли он продавливать свои хотелки авторитетом и титулом или с ним будет возможность договориться по-хорошему?
Слуга привел меня в библиотеку. Вот только хозяина здесь как раз и не было. Зато присутствовали поляк, баронесса фон Велсберг и ещё один незнакомый мне мужчина. Я пригляделся к нему. Среднего роста, на вид вполне крепкий, в прекрасно пошитом костюме, с тщательно уложенной по последней моде прической. Довершали образ бриллиантовая булавка в галстуке, нескромной толщины золотая цепь, тянущаяся в жилетный карман, и несколько перстней на пальцах. В руках он держал дорогую на вид трость. Я первым делом подумал о клинке, который мог быть в ней спрятан.
— Господин Стриженов, — представил меня пан Троянович.
Я кивнул, подтверждая сказанное.
— Господин Винкельхок.
Мужчина чуть наклонил голову.
— Владимир, наш радушный хозяин любезно позволил нам воспользоваться этим помещением для того, чтобы переговорить без посторонних ушей, — начал пан Иржи.
Понятно: именем большого человека воспользовались для того, чтобы давить на меня. Очень может быть, что Евгений Константинович выполнил просьбу своего хорошего знакомого, которого попросил знакомый знакомого, чтобы меня с Клейстом и «молнией» залучили в гости. А тут уже с помощью некоторого количества денег, переданного нужным слугам, организовали встречу. Было также нетрудно догадаться, что этим господам нужно. Но лучше пусть они выскажутся сами.
Может, при других обстоятельствах я повел бы себя иначе, но сегодня было слишком много событий: гонка, потом вынужденный визит к Великому князю, утомительный обед после ублажения его высочества, подсаженная ко мне болтливая дурочка. Я устал, был изрядно раздражен, и сейчас эта навязанная мне встреча окончательно испортила и без того не самое радужное настроение.
Видя, что я молчу, Иржи продолжил:
— Господин Винкельхок хочет сделать вам серьезное деловое предложение.
Всё так же, молча, я перевёл взгляд на Винкельхока. Тот, помедлив, начал:
— Я не совсем так представлял себе нашу встречу, господин Стриженов, и рассчитывал на большую вашу… — он поискал слово, — открытость. Я всегда считал русских людьми приветливыми и радушными.
Винкельхок говорил по-русски неплохо, но с чудовищным акцентом, сразу выдававшим в нём уроженца Германии.
— Открытость и радушие может быть в разговоре с друзьями, — холодно возразил я. — Мы же с вами в лучшем случае участники сделки. Да и то лишь в том случае, если сможем договориться.
— Разумеется, мы с вами договоримся, — без тени сомнения произнес Винкельхок.
Я окрысился:
— Я не был бы так уверен. В настоящий момент ваши действия вызывают у меня однозначно негативную реакцию. Появление торгашей ожидалось, но лишь через день-другой после гонки. У вас же, видимо, свербит. Кого вы представляете? Баварцы? Даймлер? Опель? Ауди?
— Скажем так, некий консорциум деловых людей. Мне предоставили определённый бюджет и поручили договориться с вами о сделке. Мы хотели бы приобрести ваш мобиль. Я имею в виду «Молнию».
— Никаких проблем. Приезжайте через неделю в Санкт-Петербург, и я продам вам его, если прежде не подсуетится царская семья.
— Вы не поняли. Я хочу приобрести ваш аппарат немедленно. Прямо сейчас. Вот вам пятьдесят тысяч ассигнациями. Извольте подписать купчую.
