— Сразу же, как обретешь это тело?
— Сразу же. Клянусь.
— Старый лжец. Как жаль, что нет такой клятвы, которую ты бы не смог нарушить.
Прадедушка нацепил очки и в волнении наклонился вперед.
— Мне нет смысла лгать, Лемюэль. Если я получу желаемое, я сразу же вылечу Хелен — мне не нужна болеющая гротескианой женщина в моей аптеке.
— Что с ней будет после этого?
— Хочешь правду? Что ж, мне они здесь не нужны, и я не стану притворяться для нее тобой. Я дам им со старухой достаточно денег, чтобы они смогли начать новую жизнь, и вышвырну их вон.
— Меня это устраивает. Я не хотел бы, чтобы она жила здесь с тобой.
— Ты и правда решился, Лемюэль?
Лемюэль обвел взглядом провизорскую.
— Мне страшно. Я не хочу умирать, но все должно закончиться сегодня. Это была не такая уж и плохая жизнь, потому что в ней была она. Подумать только, мне понадобился лишь один день, чтобы завершить все свои дела. Единственное, что я хотел бы — это попрощаться с ней, еще раз ее увидеть, но, вероятно, так, как есть, действительно лучше. Если бы я увидел ее, мне бы не хватило сил. — Лемюэль посмотрел на старика и печально улыбнулся. — Помни о своей клятве. Прощай, прадедушка.
— Лемюэль, постой, я и не думал, что ты…
Лемюэль не слушал. Сунув в рот пилюлю, он ее проглотил. В тот же миг его рот и горло наполнились такой горечью, что казалось, сейчас все зубы повыпадают и язык оторвется. На губах выступила пена.
В голове появилась последняя мысль: «Ради Хелен», а затем Лемюэля не стало.
Господин Лемони поднял голову, моргнул, и губы сами собой продолжили фразу:
— …и правда на это решишься.
Он поднял руку, удивленно поглядел на нее, повел пальцами. Какое странное, забытое ощущение.
Приложив ладонь к груди, господин Лемони прислушался: сердце колотится… Он сделал вдох — послушал, как он звучит… прекрасно… сделал выдох… столь же прекрасный звук.
Господин Лемони все еще не верил: этот болван на самом деле сдался?! Глупая бессмысленная любовь! Именно она — это настоящее безумие!
Он боялся, что будет какой-то подвох, но все было по-настоящему!
Господин Лемони ощутил ни с чем не сравнимое счастье. Такое чувство бывает, когда тебе снилось, что ты умер, а потом просыпаешься и осознаешь, что все это был просто сон.
— Я жив… я…
Господин Лемони поднялся на ноги. Повернувшись к стоящему на столе черепу, он снял парик и водрузил его на голову. После чего сунул руку в карман и достал зеленые очки, которые тут же переместились на нос.
— Я вернулся!
***
Джеймс не шевелился. Он лежал на холодном полу провизорской, боясь двинуться, боясь открыть глаза.
Лемюэля больше не было, а меж столами расхаживал этот монстр, ворча о том, какой здесь беспорядок.
Джеймс провел все время в сознании и с трепетом слушал. Беседа Лемюэля и прадедушки звучала, как бред помешанного: аптекарь будто разговаривал сам с собой, в провизорской звучал только его голос, и до последнего мгновения Джеймс не верил, что все это происходит взаправду.
Но теперь…
Господин Лемони сделал то, о чем писал в своем дневнике, а Лемюэль — то, о чем говорил ночью. Он умер.
— Глупый мальчишка, — сказал господин Лемюэль, — ты и правда поверил, что я ее вылечу? Что стану делать лекарство? Как бы не так…
— О, вы сделаете лекарство, — раздался голос от дверей провизорской, и Джеймс осторожно приоткрыл один глаз.
На пороге стояла мадам Клопп. Кутаясь в шаль и сложив руки на груди, она пристально глядела на человека в желтом парике.
Господин Лемони рассмеялся.
— Времена, когда ты здесь командовала, прошли, старуха. Я наблюдал за тобой. Ты считаешь себя хозяйкой аптеки, установила в ней свои правила и порядки, заняла мой стул… Лемюэль терпел тебя, но я — не Лемюэль.
— Я знаю, кто вы. Старое воспоминание.
— Теперь воспоминание — это Лемюэль, — сказал господин Лемони, и мадам Клопп усмехнулась.
— Лемюэль, может, и наивный, но он знал, что вам нельзя доверять. Он догадывался, что вы не исполните свою часть уговора. И он предусмотрел это.
— Предусмотрел?
— Вы очень не здорово выглядите, господин Лемони, — ехидно сказала старуха. — Не приболели часом?
Господин Лемони молчал. Он и правда выглядел болезненно. По лбу стекал пот, лицо было бледно-зеленым.
— Сердце все никак не успокаивается, верно? — спросила мадам Клопп. — Вы чувствуете жар? Может быть, временами темнеет в глазах?
Господин Лемони сжал кулаки. Старуха сказала правду — он действительно все это ощущал.
— Что со мной?
— О, Лемюэль знал, с кем имеет дело. Прежде чем принять Самую горькую пилюлю, он выпил смертельный яд.
Издав протяжный рык, господин Лемони бросился к шкафу, распахнул дверцы.
— Там его нет. Искать противоядие бессмысленно — это особый рецепт, и у вас нет времени подбирать ингредиенты.
Господин Лемони обернулся. Его лицо пылало от ярости. Старуха наблюдала за ним с явным самодовольством.
— Я знаю, о чем вы сейчас думаете.
— Неужели?!
— Вы сами загнали себя в ловушку, господин Лемони, — поселили себя в умирающее тело. Пусть вы смогли вернуться и обрести жизнь, но ваша жизнь не будет долгой. Разве что…
— Разве что?
— Вы исполните свою часть уговора и сделаете лекарство для моей дочери. И тогда я дам вам противоядие.
Господин Лемони понял, что ему не оставили выбора.
— Лемюэль не вернется, — сказал он.
Мадам Клопп с безразличием пожала плечами.
— Меня волнует только моя дочь. Торопитесь, господин Лемони, — времени не так уж много. Яд убивает вас…
— Подлый Лемюэль, — процедил господин Лемони. — И почему всегда должен быть какой-то подвох?
— Время, господин Лемони, оно уходит. Делайте уже это треклятое лекарство или садитесь на стул и ждите смерти. Не переживайте, я теперь знаю, где находится склеп, и отнесу туда ваше тело. Вы готовы умереть во второй раз?
Господин Лемони был не готов. Он ведь только-только вновь ощутил себя живым — одна лишь мысль потерять то, что с таким трудом получил, вгоняла его в ужас. Яд между тем действовал, как ему и положено: сперва господин Лемони решил, что жар и головокружение — это следствия его «перемещения», вот только с каждым уходящим мгновением вторая жизнь, о которой он мечтал, становилась все невыносимее. Желчь, исходящая от этой мерзкой старухи, травила его не меньше, но старуха была права: времени оставалось не так уж и много…
Ринувшись к столу с подготовленными ингредиентами, господин Лемони принялся добавлять их в смеситель один за другим, бросая злые взгляды на мадам Клопп. Сушеные листья, порошки и растворы, крылышки насекомых и паутина, даже пепел… Вскоре все известные составляющее лекарства от гротескианы, общим счетом тридцать одно, оказались в брюхе бронзовой машины.
— Теперь тайный ингредиент, — сказала старуха. В ее голосе проскользнуло волнение. — Что это? Что же это за ингредиент?
Господин Лемони с презрением улыбнулся и достал из шкафа банку с салициловой кислотой. Простой салициловой кислотой, которую Лемюэль применял каждый день…
— Все было так просто… — потрясенно проговорила мадам Клопп. — Если бы он только знал…
— Нет, все не так просто, — сказал господин Лемони, — но ответ всегда был под самым носом моего глупого наследника.
Он перелил немного кислоты в плоский стеклянный сосуд, а затем, подняв руку, прямо на глазах у недоуменной мадам Клопп вырвал из своего парика один волос.
— Мой тайный ингредиент. Он всегда был в аптеке.
— Это волос?
Господин Лемони положил волос в сосуд и, глядя, как он истончается и тает, сказал:
— Это не волос. Это краска. Пигмент-куркумин, выделенный из корневища золотистого имбиря прямиком из Джин-Панга.
Взяв пипетку, он набрал немного желтой жидкости и добавил ровно три капли в смеситель, а затем закрыл крышку и потянул рычаг. Махина загудела.
