— Помнишь Эйфелеву башню?
— Это было здорово!
Я яростно давил на педали. Я не понимал, убивает ли меня это или спасает мне жизнь, изгоняя холод, который в противном случае заморозил бы меня насмерть. Я перегнулся назад, к Хэлу.
— На «Саге» есть механизм для посадки орнитоптеров?
— Дорье сможет соорудить его в люке грузового отсека, в середине корабля!
Я передал это Кейт, и она кивнула, не оглядываясь. Мне было не по себе. На лету нацепить посадочную трапецию орнитоптера на крюк — один из сложнейших воздушных трюков. Одно дело выполнять его на Эйфелевой башне, при слабом ветерке, но тут, наверху, небо сильно и не прощает ошибок.
— Я могу чем-то помочь? — прокричал я ей.
— Жми на педали!
И больше мы не разговаривали, поскольку начали заходить на посадку. «Сагарматха» был прямо перед нами, и Дорье сбросил скорость и вел его на одной высоте и направлении с нами. Хлопая крыльями, орнитоптер приближался к корме корабля. Я хотел было сказать Кейт, чтобы она следила за хвостовым стабилизатором, но она опередила меня, ловко обогнув его. Мы скользили под брюхом «Саги». В пятидесяти футах над головой я видел самодельное стыковочное устройство, выдвинутое из открытого люка грузового отсека. Кейт сбавила скорость; гул пропеллеров стал ниже. Время словно остановилось. Нас отчаянно кидало с борта на борт, пока Кейт пыталась пристроиться вровень с крюком. Налетел порыв ветра, и неожиданно мы оказались слишком низко.
— Жмите! — завопила Кейт.
Я давил на педали изо всех сил, и Хэл и остальные, конечно, делали то же самое, потому что крылья отчаянно захлопали и орнитоптер подпрыгнул вверх. Я смотрел, как посадочный крюк «Саги» и трапеция орнитоптера подходят всё ближе друг к другу, и молил только об одном: пусть они соединятся.
Они соединились.
Орнитоптер дернулся, зацепившись за крюк. Кейт остановила часовой механизм, и крылья безжизненно повисли; бормотание пропеллеров смолкло.
— Добро пожаловать на борт! — прокричал нам из люка Дорье, и они с Ками натянули канаты и принялись крутить лебедку, поднимая нас на корабль.
Я сдернул маску, наклонился вперед и прижался замерзшими губами к капюшону Кейт.
— Даже я не справился бы лучше! — сказал я.
Она, сияя, обернулась.
— Да ты бы вообще никак не справился! — отозвалась она.
— Ты права, — ответил я. — Ты абсолютно права.
Дорье, Ками, миссис Рам и мисс Симпкинс — всем им пришлось помогать нам выбраться из орнитоптера; мы так замерзли и устали, что ноги нас не слушались и мы не могли даже вылезти из машины.
— Марджори! — воскликнула Кейт и кинулась в объятия к своей компаньонке.
— Боже! Да, я тут, тут, — говорила мисс Симпкинс, легонько похлопывая Кейт по спине и стараясь казаться недовольной. Но в уголках её губ таилась улыбка.
— Мы видели, как «Сагу» подбили, — сказала Кейт, — и я боялась, что вы все погибли.
— Ваша компаньонка, — сообщил Дорье, — очень искусно умеет шить, и очень быстро к тому же.
— Вы помогали латать газовые отсеки? — изумленно спросил я.
— О, пустяки, — ответила она. — Они подвесили меня на такой штуке, которая не слишком раскачивалась, и я зашивала дыры. Это было совершенно несложно.
— Времени было совсем в обрез, — сказал Дорье.
Кейт смотрела на компаньонку, качая головой.
— Здорово, Марджори. Вы просто героиня.
На этом разговоры окончились, поскольку надо было позаботиться о Надире и Хэле, а мы с Кейт едва держались на ногах. Мисс Симпкинс помогла Кейт дойти до каюты. Миссис Рам взяла на попечение Надиру и увела её с собой. Дорье осматривал плечо Хэла. Я оперся на Ками и с его помощью доковылял до каюты. На пороге я поблагодарил его, но он не собирался уходить. Он усадил меня на нижнюю койку и начал снимать летный комбинезон. Я возражал, говорил, что в состоянии раздеться сам, но он не обращал на мои слова внимания, зная не хуже меня, что это не так.
— Вы спасли мне жизнь, — сказал он. — Это самое малое из того, что я должен вам.
Мои руки скрючились и одеревенели, и сам я сгорбился и ссутулился, словно старик. Оставшись в одном нижнем белье, я принялся отчаянно дрожать, и Ками велел мне лечь. Он укрыл меня толстыми одеялами, наметанным глазом осмотрел мои пальцы и лицо. Что было дальше, я не знаю, потому что, едва голова моя коснулась подушки, я начал проваливаться в сон. Я смутно помню, что надо мной склонился Ками Шерпа и положил под простыню грелку, что он смазывал мою кожу мазью и накладывал повязки. Но заставить меня проснуться не могло ничто, и последнее, что я запомнил, было ощущение тепла и полнейшего блаженства.
Проснувшись, я представления не имел, который теперь час. За иллюминатором струился сумеречный свет; это мог быть и закат, и восход. Я просто продолжал бездумно лежать. Я был жив. И ещё я был чудовищно голоден, и в глотке у меня было сухо, как в Небесной Сибири.
Оказалось непростым делом сесть и спустить ноги с койки, настолько болели у меня все кости и мышцы. А одеться будет и вовсе пыткой. Некоторые из моих пальцев оказались забинтованными, и левая ступня тоже. Я встал перед зеркалом. Лицо было сильно обожжено морозом и ветром, губы потрескались, один глаз наполовину заплыл. Грудь и руки были сплошь в чёрных синяках. Уж не знаю, мальчишка отражался в зеркале или мужчина, но в любом случае это был я.
Мне понадобилось пятнадцать минут, чтобы одеться и управиться с молниями и кнопками. Пока я шел к салону, на корабле стояла полная тишина, и я гадал, уж не спят ли ещё все остальные. Я отворил дверь, и на меня пахнуло восхитительным ароматом свежего хлеба. Рот мой наполнился слюной. Я не ожидал никого застать здесь, но электрический камин был включен, и перед ним сидела Кейт, совсем одна.
— Привет, — сказала она, — как ты себя чувствуешь?
— Потрясающе, — ответил я.
— Я тоже. Миссис Рам готовит завтрак. Небось умираешь с голоду?
— И от жажды тоже.
Рядом с ней стоял кувшин с водой, она налила стакан и подала мне. На несколько секунд я позабыл обо всем на свете, наслаждаясь вкусом воды, ощущением того, как она перетекает изо рта в горло. В тот момент большего блаженства и придумать было невозможно. Кейт забрала стакан и наполнила его снова.
— Спасибо. Сколько сейчас времени? — спросил я.
— Около семи утра. Знаешь, мы проспали восемнадцать часов. Я заглянула к Дорье. Прошлой ночью он вытащил пулю у Хэла из руки и наложил шину; и ещё он сказал, что Надире уже гораздо лучше.
— Хорошо.
Некоторое время мы молчали. Потом я рассмеялся:
— До сих пор не могу поверить, что ты улетела без меня.
— У этого орнитоптера было своё собственное мнение! Я не смогла удержать его. Пыталась вернуться за тобой, но потом увидела, что ты выпрыгнул из люка. — Она смотрела на меня, качая головой. — Это был самый дурацкий поступок, который я видела в своей жизни!
— А что, по-твоему, мне оставалось делать? Падать вместе с кораблем?
— Только тымог выпрыгнуть прямо в небо.
— Ну, я же надел крылья.
— Мне иногда кажется, что у тебя всегда за спиной крылья, — заявила она и улыбнулась мне очаровательнейшей улыбкой. — Конечно, у ангелов, как правило, не бывает линьки. Но очень хорошо, что у тебя она была. Я и заметила тебя только благодаря этим сыплющимся перьям.
— Ты была великолепна, — отозвался я.
— И ты тоже, когда вернулся за мной в мастерскую. Это было очень остроумное решение — выпустить аэрозонов. Правда, меня они тоже легко могли ударить током.
— План был не из лучших, — признал я.
— Но ведь он удался. — Она помолчала. — Мы спасли друг друга. Я рада этому.
Я глубоко вздохнул. Воздух казался удивительно густым.
— Мы теперь намного ниже, — сказал я.
Кейт кивнула:
— Дорье сказал, восемь тысяч футов. Мы возвращаемся в Париж.
— Надеюсь, я теперь разбогател.
— Думаю, чертежи Грюнеля сделают тебя богатым.
Я усмехнулся, прикидывая, сколько же это может быть. Представил себе дом, который смогу купить для мамы и сестренок, толстые пачки денег. Подумал о будущем, которое построю для себя сам, будущем, прекрасном и величественном, словно небоскреб.
