— Прости, — всхлипнул он, утирая нос. — Ты руку поранил?
— Поранил, ага, — ответил Ник, в глазах которого мгновенно вспыхнула ярость. — Мне её здешний правителишка сломал, когда вызнать пытался, где наше поселение и где мы со стариком видели чужака. Что, всё зря, да? Отыскали вас?
— Отыскали, — опустил голову Флоренц. — Но ты не виноват, слышишь? Мы корабль с места сдвинули, думали уйти, спрятаться, а нас потому разведчики и заметили.
— Плохо кончилось? — мрачно спросил Ник, и угол его рта дёрнулся.
— Там почти всех перебили. Но часть людей уходила к горе, тем и спаслись. А так, наверное, половины наших нет уже.
— Как мой старик?
В маленьком поселении все приходились друг другу роднёй, но сказать точно, кем был Нику Стефан, мальчишка не мог. И всё же эти двое крепко привязались друг к другу.
— Он к Вершине пошёл, значит, жив.
— А тётка?
— Верена? Осталась она, и мне говорили... да я не видел сам, может, тот человек ошибся...
— Ясно. А почему не видел? Где ты был-то, если ни с теми, ни с другими?
Флоренц закусил губу, собираясь с духом.
— Я брата нашёл, Ник. Помнишь, я тебе о нём говорил.
— Мечтателя своего? Да ладно! Что, город его не пережевал?
— Он, Ник, на лодочке прилетел. С другим разведчиком. Меня забрал, а его спутники со второй лодки наших всех... а я и не видел, не знал даже...
Никакие слова не подходили, чтобы рассказать. Вот, звучит как оправдание — я, мол, не знал, не виноват. До чего мерзко! И ведь правда не виноват, за что же тогда так стыдно?
Флоренц сжал пальцы и лишь теперь сообразил, что белый осколок всё ещё у него в руке. Только уже не совсем белый. Мальчишка поскрёб землю, набрал немного в ладонь и принялся оттирать в ожидании, что скажет Ник.
Но тот ничего не сказал, только потянул осколок из пальцев. Приложил к лицу, закрыв бровь и половину щеки. И так, глядя карим глазом через прорезь, спросил строго:
— Откуда это у тебя?
И Флоренц понял. Он вспомнил площадь, людей на помосте. Вспомнил слова Кори, что разведчика по имени Эрих нет во всём Раздолье. Но всё-таки Эрих был.
— Эй, Флоренц, где подобрал?
— Дома... у брата...
Ник с ожесточением швырнул осколок в сторону. Тот мягко упал в тряпки.
— Это брат тебя сюда упёк? Он, скажи?
Мальчишка не сразу сумел заговорить внятно. Не сразу понял, о чём рассказывать. Торопясь, путаясь и сбиваясь, он всё-таки сумел растолковать двоим слушателям, что стряслось в Раздолье и что привело его на Свалку.
— Везут в ящике вонючем, тело мёртвое под боком, швырнули — я думал, хоть ты здесь! А эти, они... Говорят, кровь выпустим, а мясо... А мясо засушим и съеди-им...
— Твари проклятые, — пробормотал лежащий. — Тут не отыщут, не бойся. И обороняться здесь легко.
— Ты, Флоренц, не плачь, — угрюмо сказал Ник. — Эти гады и нам жизни не давали, мы же, видишь, не работники. Алтман не встаёт, я с одной рукой. Хорошо ещё, мы убежище нашли, а живём тем, что я подворовываю. Докатился, а?
— «Убежище нашли», — усмехнулся тот, что лежал. — Будто вдвоём тут разгуливали да беседы вели, где кости бросить. Расскажи, как тащил меня, парень.
— Да ладно тебе!
— Как отстоял, когда меня хотели в пропасть отправить...
— Да хватит уже, а?
— С одной рукой. Кормишь, поишь...
— Ой, да молчи уже! Правда, хватит.
Лежащий усмехнулся.
— Вы вот что, ребята... — продолжил он. — Все мы понимаем, что дальше, да? Если в Раздолье такое творится, я уж не знаю, вспомнят ли о нас. Мне всё одно не жизнь, а вы хоть продержитесь...
— Ты что такое говоришь? — взвился Ник. — Да лучше помереть, чем до такого опуститься! Вот увидишь, я свою машину сделаю, и выберемся!
— Что ты её можешь сделать, я верю. Меня пугают сроки. Да и я обуза, морока тебе с платформой. Вам двоим и маленькой хватит, скорее управишься.
— Хватит спорить, а? Лежи, отдыхай, и голову не нагружай зря.
— Ник, а что за машина? — спросил Флоренц.
У того внутри будто лампа загорелась.
— А вот, — с готовностью указал он рукой. — Вот эта штука, видишь, с двумя колёсами? Если ты обратил внимание, у каждого вагона наверху четыре таких колеса. У первого, самого маленького, два. А нам много и не надо. Мне удалось найти почти целые — одно там, другое здесь. Кое-как извлёк, тяжко без инструментов. Я, посмотри, какую нашёл себе замену.
Рядом с колёсами, разложенные бережно в ряд, поблёскивали короткие пруты, лежала пара узких труб с расплющенными концами, изогнутый ломик, сломанное полотно пилы и самый настоящий ключ, неведомо как найденный здесь. Правда, наверное, бесполезный для таких работ.
— Так вот, — продолжил Ник. — К колесу я прикручу ручку, когда её найду. Оба колеса соединю при помощи этой детали — Флоренц, ты слушаешь? Вниз пойдёт труба, её у меня пока тоже нет, а на ней закрепим платформу. Колёса на канат, вертишь ручку и едешь. Доберёмся до той стороны, а дальше я пока не придумал. Обмозгуем, как машина будет готова.
— А она удержится, на канате-то?
— Вагоны же держатся. Почему моя машина не должна?
— Да я так просто, ты не сердись. Я ведь в этом не разбираюсь. А всё-таки, может, за нами кто и придёт? Как думаешь, Ник?
— Придёт, не придёт, чего гадать? Я вот этого терпеть не могу. На себя всегда полагаться нужно, на то, что сам сделать можешь.
— Да, да, я понял.
— Такие вот мечтатели, как ты, сидят и видят наяву, как за ними придут и из беды выручат. Да только в жизни, запомни, редко бывает, что о тебе думают. Свои, и те не всегда. Потому — думай сам, делай сам, время на мечты не трать. Тогда не разочаруешься.
Это уже был прежний Ник. Флоренц как будто очутился дома, на побережье. Только тут от нравоучений не сбежишь.
— Хорошо, Ник. А что нам сейчас делать?
— Да вот прикидываю, — нахмурился тот, уставившись в одну точку. — Раньше я выбирался, пока светло, железки подходящие искал, но если местные с катушек съехали, лучше день пересидеть. Эх, и жалко время терять! Ну, ляг, отдохни пока.
Флоренц поглядел на ближайшую лежанку. Тряпьё казалось до того грязным, что лучше уж на земле устроиться.
— Там у нас две фляги с водой. Бери, только если совсем невмоготу, потому что больше нет и не достать. А еды, уж прости, ни крошки.
— А я и не голоден, — сказал мальчишка.
— Это пока. Я ещё ночью собираюсь на вылазку, как местные спать лягут. Может, что и раздобуду.
И он растянулся на тряпье, глядя в дырявый купол.
— Надо бы вздремнуть. Лучшее дело, когда других занятий нет, и хоть голода не чуешь. Алтман, посторожишь?
— Конечно, — согласился тот. — Всё равно сна ни в одном глазу.
Флоренц взялся перетряхивать ветошь, но эти тряпки со всех сторон были одинаково заскорузлыми и вонючими. В досаде он растянулся прямо на земле, подложив руки под голову.
Здесь, над ним, на куполе зеленело пятно. Мальчишка пригляделся и понял: четверо оставили отпечатки ладоней, испачканных в краске. Вышел как будто крест или цветок, каким его рисуют — четыре лепестка. Один заметно меньше остальных.
Флоренц поднялся, дотянулся до провисшего купола, приложил свою ладонь. Она совсем закрыла ту, маленькую, а с остальными почти совпадала.
— Ник, как думаешь, кто это оставил? — спросил он. — Тут, выходит, жили не только старики и калеки?
— Наверное, — сонно откликнулся его товарищ.
— А как думаешь, что стало с этими детьми?
— Не знаю и знать не хочу.
— Мне, знаешь, этот ход показал старик один, так он откуда-то знает Кори, — задумчиво продолжил мальчишка. — Неужели она жила здесь прежде? А ладони все правые.
— Слушай, Флоренц, — рассерженно сказал Ник, садясь и открывая глаза. — Как по-твоему, легко уснуть, когда рука болит, а брюхо будто насквозь пробили? Ещё и в горле пересохло. Дай отдохнуть, ладно? Мне ночью на вылазку идти, не забывай.
И добавил ворчливо, укладываясь:
— Всё равно я не знаю твоей этой Кори, и мне дела до неё нет.
