с коня прошёл, она начала думать и рассчитывать. Тайна умчалась из конюшни по прямой, следовательно она несла Илию на запад, к горам. Имение Маллида же располагалась на юге, значит ей нужно было во что бы то ни стало изменить направление лошади.
Продолжая левой рукой держаться за гриву Тайны, Илия подобралась чуть ближе к голове лошади, и принялась гладить её по шее, приговаривая на ухо:
- Спокойно, милая... Спокойно... Все закончилось... Теперь здесь только ты и я.... Успокойся, прошу тебя.... Шшш...
Не сразу, но это сработало. Не зря Тайну считали самой умной и покладистой из лошадей Сайна. Илии удалось наконец урезонить перепуганную кобылу, и когда та, фырча и хрипя, почти остановилась, девочка аккуратно заставила её повернуться в нужную сторону.
Затем Илия огляделась по сторонам. Справа и правда угадывались силуэты гор. Рунон, что прежде висел впереди, теперь остался за правым плечом. Для верности Илия задрала голову и сверилась со звёздами. Не все созвездия проглядывались в эту погоду, и все же она смогла отыскать те, что указали ей на верность выбранного направления.
- Я где-то рядом с трактом, - вслух проговорила она, и снова обратилась к лошади: - Ну что, родная, готова к следующему забегу? Нам нужно предупредить отца.
Мысли о том, что желтоглазая тварь, забравшаяся к ним в хлев, доберётся и до её сестёр с матушкой, вновь наполнила сердце Илии ужасом и решимостью.
- Но! - крикнула она срывая голос, и ударила пятками по бокам Тайны. - Но! Пошла!
Тайна снова ринулась вперёд, теперь уже подвластная командам Илии, и вместе они помчались на юг.
***
- ... и вот тогда я решил, что всё, конец мне пришёл! - едва сдерживая хохот рассказывал историю Сайн.
То был пузатый, круглолицый человек, с небритыми щеками, зато гладко-выбритой головой, следствием нужды а не прихоти, так как лысеть он начал ещё до тридцати, и с тех пор мог отпускать и сбривать бороду как ему вздумается, но ни в коем случае не забывал побрить голову. В доме Маллида было жарко, особенно поле трёх бочонков выпитого пива, и бритая голова Сайна блестела от пота, бисеринки которого висели над его пухлой верхней губой, под вздёрнутым носом, за который его, когда-то очень давно, ещё только поступившего на службу в ополчение мальчишку, дразнили свином. Но дразнили не долго, надо сказать. Сайн быстро и доходчиво объяснил тогда всем обидчикам, почему ему совсем не подходит это прозвище. И воспользовался для того не своими кулаками, каждый из которых уже тогда достигал размеров пивной кружки, а острым словцом, на которые всегда был мастак. Теперь же, в свои сорок три года, давно лишившись военной выправки, и раздобрев от спокойной жизни, Сайн стал больше походить не на свина, а на кабана, лесного вепря, размеры которого отнюдь не повод для насмешек, а скорее для опасения. Правда здесь некому было его опасаться. Все за этим столом знали Сайна слишком хорошо, чтобы понимать, что под личиной этого гиганта кроется натура добрая и миролюбивая.
- А этот надутый индюк уже к мечу своему тянется, - продолжал рассказ он, развалившись на кажущимся хлипким под такой тушей стуле, и активно жестикулируя, в данный момент для того, чтобы показать, как тянут руку к ножнам. - Я ему говорю, со всей любезностью, на которую только способен: офицер, при всем моем уважении, я не в курсе, где ваша супруга, - Сайн выставил руки ладонями вперёд, как бы демонстрируя офицеру из своего рассказа, что он не вооружён и сдаётся. - Но уверяю вас, сэр, в моей палатке вы её не найдёте. Откуда бы столь достопочтенной даме здесь взяться? А он, видно, не верит. Уже меч обнажает. Я по сторонам оглядываюсь, и понимаю, что топор мой валяется на земле, под портками и рубахой. Не успею, как пить дать, его подобрать. Стою перед ним голый, сверкаю чреслами, так сказать, и думаю, что так и помру без порток.
Представляя эту картину, пять человек, составлявших компанию Сайну за круглым столом, установленным по центру небольшой гостиной дома Маллида, хохотали до слёз. В камине, над которым висел полуторный меч в ножнах, трещали полешки, пожираемые пламенем, наполняющим комнату не только теплом но и оранжевым светом. Под уходящей наверх лестницей были свалены четыре пустых деревянны бочонка из под пива. Пятый, ещё совсем полный, стоял у ног хозяина.
- И тут врывается в мою палатку этот парень, - Сайн хлопнул по плечу высокого, худого мужчину, рядом с собой, длинные волосы которого, перетянутые кожаной повязкой на лбу, и аккуратная бородка, давно покрылись сединой. По виду Ханрис казался старее своих друзей, хотя он всего на год был старше Сайна и на два младше Маллида. Возможно, такое впечатление складывалось из-за худобы, особенно заметной на его скуластом лице. Возможно из-за глубоких морщин, паутинкой собирающихся вокруг старого шрама, спускающегося от самого уголка правого глаза до середины щеки, из-за чего его правое веко было всегда чуть опущено, придавая Ханрису печальное выражение лица. А может из-за седых волос, или из-за взгляда серых глаз, в которых читалась некая мудрость, словно не доступная другим и оттого его тяготящая.
- Врывается, значит, и все мы замираем, как дураки, глядя друга на друга. Голый я, этот индюк, с полуобножённым мечом и надутыми губками, и Ханрис, - теперь Сайн выставил руки перед собой, глядя куда-то в потолок, словно в ожидании божественного откровения. Сделал паузу, во время которой весь смех за столом умолк, и слушатели затаили дыхание в ожидании развязки, и продолжил рассказ: - А Ханрис смотрит на индюка и говорит: сэр, ваша супруга весь лагерь на уши подняла, в поисках вас. Ей кто-то сказал, что вы отправились в город. Индюк глаза выпучил,
