Уснуть после ночной встряски было невозможно: начиналась перекличка тварей, запертых в бестиариумах, со зверюгами, бродившими на свободе за тройной защитной полосой. Весь бестиариум сходил с ума — визжал, вопил и бился о прутья клеток. Шум проникал даже в наши бункеры через систему воздуховодов и узкие окна-щели, расположенные почти под потолком.
Мы поначалу думали, что в этом дурдоме так и положено, а потом услышали, как магистры и ассистенты жалуются друг другу на свихнувшихся тварей. И никто не мог понять причины паники животных.
Я догадывался, что без моего проклятья тут не обошлось. Может, это дар транслировал бестиям мою тоску и кошмары, вот зверьё и выло вместо меня.
Рамзик с его чутьем оборотня тоже что-то заподозрил. Но парень молчал, и я тем более не откровенничал.
Я пытался скинуть негатив на утренней тренировке, плавно перетекавшей в занятия по боевой подготовке. Пансионат уважал здоровый образ жизни, и в расписании слушателей подготовительного курса тренировкам отводилось по три часа утром и вечером. Инструктором у нас был сержант на все руки Абрех Митрич.
Вот где пригодились навыки уличного боя. Не столько мои, сколько Фредди Милара. Да и знание оружия — тоже не мое. Откуда бы мне, домашнему мальчику Даниэлю Эспанса, или мне же, бродяге Сархи Роде, приемному сынку роненки Мафизы, знать устройство штурмовой винтовки, разбирать ее и собирать на скорость по армейским нормативам? А в стрельбе по мишеням выбивать, к изумлению Митрича и моему собственному, десять из десяти? А вот Молчун с детства мечтал о карьере и заработках снайпера Тьмы.
Все это не могло хорошо кончиться. Только полной шизой.
И первым это понял мой преданный оборотень.
— Рик, я больше так не могу, — сказал он, разбудив меня на седьмую ночь в бункере нашего удивительного пансионата.
— Как — так? — я закашлялся. Мне как раз снился натуральный кошмар — собственное перерезанное горло. Я подыхал во сне от невозможности дышать. Интересно, проснулся бы утром, если бы Рамзик меня не разбудил?
— Молчать не могу, и не лезть не в свое дело тоже не могу.
Это я ему в ту ночь рявкнул, когда побил. Не лезь, мол, не в свое дело. Извинения не помогли: оборотни — злопамятные существа, не успокоятся, пока в ответ не покусают.
— Ну, хорошо, говори, раз молчать не можешь.
— У тебя запах меняется, — тихо выдохнул Раммизес. — Понимаешь?
— Нет, — а у самого мурашки по коже.
Мой глазастый сосед, отлично видевший в темноте, заметил:
— Брешешь. Всё ты понял, Рик. У оборотней тоже запах меняется после перекидывания. Но ты не оборотень, ты ведь не перекидываешься. А пахнуть стал иначе, и с каждой ночью этот чужой дух усиливается, словно ты становишься другим человеком. Так еще бывает при подростковой ломке у магов. Но ведь тебе уже шестнадцать исполнилось, переход позади, значит, тут что-то другое.
— И что же? — с деланным равнодушием спросил я.
— Одержимость! — выпалив это страшное слово, Рамзик отскочил подальше и втянул голову в плечи, словно опасался, что ему прилетит рикошетом.
Меня продрало адской смесью чувств — отчаянья, злости и... стыда. Эк, как я его запугал. Не я. Фредди. Это его злость почуял оборотень.
И это не одержимость, это хуже.
— Не бойся, Рамзик, я Стиверу о своих снах расскажу. Может, он знает, как с этим бороться. Все-таки черный маг, хоть и бывший.
— Поклянись, что сегодня же скажешь!
— Еще чего. Слишком мелкий повод для клятв.
— Поклянись, Рик! Иначе я сам к нему пойду!
— Слушай, Фараон, а ты точно из клана Чернолисов, а не с куста Банных-листов-к-жопе? Я обещаю, что скажу.
Признаваться я никому не собирался, конечно. Надо было очень тонко построить систему наводящих вопросов Стиверу, да и самому в библиотеке ответы поискать. Но Рамзик преследовал меня весь день по пятам и к вечеру так достал нытьем и укоризненными взорами, что я сдался и сразу после вечерних стрельбищ на полигоне все-таки потопал к Стиверу, хотя у нас с учителем была договоренность на завтра, и к разговору я не был готов.
Шел я по поверхности — подземелье осточертело за неделю, и мы пользовались любой возможностью выбраться на воздух. А вечером тут особенно красиво. Над полоской моря, видневшейся вдалеке, пылал роскошный закат, по земле и травам стлались длинные тени, а над нашим сектором пансионата мерцал магический купол, посверкивая под косыми закатными лучами алыми искорками.
От мыркового комбинезона, в которых мы передвигались по поверхности, пахло убойно: порохом, потом и тающим снегом. Наглый Фараон решил лично убедиться, что я выполню обещание, и увязался со мной под видом чернолиса, причем, мешок со сложенным в него комбинезоном он держал в зубах. Вот не понимаю я, зачем нам комбинезоны, если тут магический купол, отпугивающий все, что шевелится? Но — положено. Без спецодежды нас на поверхность не выпускали.
Треугольная крыша подземного 'Бестиария ?3' угадывалась под покрытым дерном холмом в полукилометре на север от нашего учебного корпуса. Там и жил Стивер, и лечился, и работал. Ну, как работал... В инвалидной коляске много не наработаешь. Магия к нему не вернулась, и привычными протезами на кристаллах он пользоваться не мог. Иногда он пристегивал механические и передвигался на костылях. Не передать, какой сволочью я себя чувствовал, глядя на его мучения.
От работы в бестиариуме его, честно говоря, отстранили, оставив ему теоретический курс, но старый вояка прорывался к своим тварям — присмотреть, правильно ли их содержат, не нарушена ли диета. Трепетал он над ними, как мать над младенцами. А ведь половину из этого парка чудовищ он же и выловил!
Меня он тоже туда 'водил'. Обычно я катил его коляску, а перед дверями с бредовой надписью 'Служебный вход' (какой вход на этом военизированном 'пансионате' — не служебный? разве что в туалет!) приподнимал старика и подносил к считывателю, чтобы Стивер мог вставить пропуск или приложить ладонь. Я же ругался со смотрителями, чтобы подвезти моего пассажира поближе к клеткам с животными. И даже помогал ему ухаживать за бестиями, попутно выслушивая лекции об их особенностях.
Сегодня старик и без меня пробрался в зверинец. Рамзик с его безошибочным нюхом оборотня нашел его в одном из боксов бестиариума, ругающимся с двумя его бывшими учениками-ассистентами — мастером Эгином и младшим магистром Бергом.
Сунув любопытный нос в помещение, Рамзик предпочел остаться за дверью. От вида клеток и запертых в них тварей оборотня корежило не по-детски. Ненавидел он бестиариум люто, и надо представить, как же его допекли мои ночные кошмары, если он решился сопровождать меня даже сюда.
— О, Рик пришел! Проходи! — обрадовался старик Стивер, когда я зашел в бокс с клетками. — Вот пусть он нас и рассудит. Посмотри, Рик, вон на ту золотисто-красную красотку с драконьим гребнем. Мне кажется, у нее чешуя потускнела.
Я отправился смотреть на чешую.
Бестия не желала себя демонстрировать. Она скулила и пряталась за черный каменный обломок, водруженный в середине клетки. Я обходил с другой стороны, тварь синхронно перемещалась. Наконец, я не выдержал и, улучив момент, сделал обманное движение, бестия метнулась, я прыгнул к клетке, поймал через прутья кончик мелькнувшего длинного хвоста и, наматывая на кулак, как толстенную бабью косу, подтащил заразу поближе. Рассмотрел.
— Нисколько не потускнела, — говорю. — Такая же, как вчера. Только на правом боку пылью испачкалась.
Я просунул вторую руку, почесал бок бестии, понюхал пальцы. Горький такой запах, словно гарью пахнуло. Отпустил дрожащую тварь, тут же метнувшуюся под камень, и отошел. И только тогда заметил, что два смотрителя корчатся от беззвучного смеха, а дед Стивер утирает слезу.
— Не понял, — нахмурился я. — Что не так?
— Рик, — калека облокотился о стоявший рядом стол, с мученическим видом прикрыл веки ладонью. — Рик, боевой ты наш и бесстрашный, а ты знаешь, что из себя представляет огненная ящерица?
