Грэм Мастертон
Жертвоприношение
Graham Masterton
PREY
This edition is published by arrangement with Peters, Fraser and Dunlop Ltd and The Van Lear Agency LLC
© Graham Masterton, 1992
© Андрей Локтионов, перевод, 2016
© Станислав Галай, иллюстрация 2017
© ООО «Издательство АСТ», 2017
***
Один из самых оригинальных и пугающих писателей нашего времени.
Питер Джейнс
Яркий стиль Мастертона и совершенно невероятный, непредсказуемый сюжет позволяют получить от романа настоящее удовольствие, пусть и несколько необычного толка.
Publishers Weekly
Что искупает все возможные недостатки романа, так это полное безумие и чудовищность мира, созданного Мастертоном в этой книге. Как писать ужасы, Мастертон знает прекрасно.
Indigo XIX
***
Маленький мальчик слив захотел. Когда ел, поперхнулся и в рай улетел.
Мальчик постарше за птичкой полез. С ветки сорвался – печальный конец.
Девочка краски цветные нашла. Сунула в ротик и умерла.
Слышите крики у нас под окном? Это за детками Дженкин пришел.
Косматая тварь, размером не более крупной крысы, была известна в городе под кличкой Бурый Дженкин и являлась, видимо, порождением небывалого случая массовой галлюцинации; так, в 1692 году не менее одиннадцати человек под присягой утверждали, что видели ее собственными глазами. Сохранились и более поздние, совершенно независимые свидетельства; поражала невероятная, способная привести в замешательство степень их сходства. Очевидцы рассказывали, что зверек покрыт длинной шерстью, по форме сходен с крысой, имеет необыкновенно острые зубы; мордочка его, снизу и по бокам также поросшая шерстью, удивительно напоминает болезненно сморщенное человеческое лицо, а крошечные лапки выглядят как миниатюрная копия человеческих кистей. Голос отвратительного существа, по словам слышавших его, представляет собой невообразимо отвратительный писк, но при всем том оно свободно изъясняется на всех известных языках. Ни одно из невероятных чудовищ, являвшихся Джилмену в беспокойных снах, не наполняло его душу таким смрадом и омерзением, как этот ужасный крошечный гибрид; ни один из ночных образов, переселившихся в воспаленный мозг юноши со страниц древних хроник и из рассказов его современников, не вызывал у него тысячной доли того страха и отвращения, какие внушала маленькая тварь, без устали сновавшая в его видениях.
Г. Ф. Лавкрафт. Сны в ведьмином доме[1]
Перед самым рассветом меня разбудил какой-то осторожный шорох. Я замер и прислушался. Вших. Потом снова вших-вших-вших. И тишина.
В незнакомом окне легкий морской ветерок шевелил тонкие, с цветочным рисунком занавески, а бахрома висящего на потолке абажура извивалась, напоминая какую-то странную многоножку. Я продолжал прислушиваться, но мой слух улавливал лишь утомленный шум волн да перешептывание дубов за окном.
Снова шорох. Такой слабый и суетливый, что это могло быть что угодно. Белка на чердаке или ласточка на карнизе.
Я перевернулся на бок, завернувшись в скользкое атласное одеяло. В чужих домах я всегда плохо спал. На самом деле, после того как Джени оставила меня, я нигде не мог нормально спать. Был вымотан вчерашней поездкой из Брайтона и переправой из Портсмута. Да еще целый день распаковывал вещи и наводил порядок.
Дэнни тоже просыпался дважды за ночь. Первый раз, когда захотел пить, а второй – от испуга. Он сказал, что заметил, как что-то проходило через его спальню. Что-то сгорбленное и темное. Но оказалось, это всего лишь халат, накинутый на спинку стула.
Глаза у меня слипались. Если бы я только мог уснуть! В смысле уснуть по-настоящему. И проспать всю ночь, целый день и еще одну ночь. Я задремал, и мне приснилось, будто я снова в Брайтоне, гуляю по угловатым пригородным улочкам Престон-парка, между эдвардианскими террасами из красного кирпича, под серым, как на черно-белых снимках, небом. Во сне я увидел, как кто-то метнулся прочь от лестницы, ведущей в мою подвальную квартиру. Кто-то высокий и длинноногий. В какой-то момент он повернул ко мне свое заостренное бледное лицо, посмотрел на меня и поспешил прочь.
«Высокий красноногий портной, – услышал я чей-то шепот. – Он существует на самом деле!»
Я бросился было за ним вдогонку, но он каким-то образом оказался вдруг в парке, за высокой чугунной оградой. Синевато-зеленая трава. Павлины, кричащие словно обиженные дети. Я мог лишь бежать параллельно ему вдоль забора и надеяться, что не упущу его из виду, когда доберусь до ворот.
Мое дыхание напоминало раскаты грома. Ноги по-клоунски шлепали по дорожке. Я видел проплывающие мимо круглые лица – словно белые воздушные шары с человеческими улыбками. А еще слышал царапающий шорох, как будто за мной по пятам бежала собака, клацая когтями по асфальту. Я обернулся и, внезапно проснувшись, услышал какой-то суетливый шум, который могло издавать нечто куда более крупное, чем белка или птица.
Высвободившись из одеяла, я сел в кровати. Ночь была жаркая, и простыни смялись и промокли от пота. Я снова услышал слабое, нерешительное царапанье, которое вскоре стихло.
Я поднял с прикроватной тумбочки часы. Они были без подсветки, но в комнате было достаточно светло, чтобы узнать время: пять минут шестого. Господи.
Я слез с кровати, подошел к окну и отдернул занавески, висевшие на дешевых, покрытых пластмассой проводах.
Небо было белым, как молоко, колышущееся море за деревьями тоже было молочно-белого цвета. Слуховое окно моей спальни выходило на юг. Сквозь него я видел большую часть обманчиво покатого сада, ветхую, увитую розами беседку, лужайку с солнечными часами, ступени, ведущие к пруду и петляющие между деревьев до самых задних ворот.
Дэнни уже обнаружил, что там, за рядом маленьких уютных домиков с ящиками герани на каждом подоконнике, есть крутой короткий спуск к набережной. Скалы, пенистый прибой, груды гниющих бурых водорослей, и прохладный солоноватый ветер, дующий прямо из Франции. Прошлым вечером я ходил с Дэнни на пляж, мы смотрели на закат, говорили с местным рыбаком, ловившим камбалу и палтус.
Слева от сада, на той стороне узкого заросшего ручья, возвышалась полуразрушенная и потемневшая ото мха каменная стена. Дальше, почти полностью скрытые ею, виднелись шесть или семь десятков надгробий – кресты, шпили и плачущие ангелы, а также маленькая готическая часовня с пустыми окнами и давно обвалившейся крышей.
Как утверждали мистер и миссис Таррант, часовня некогда служила и обитателям Фортифут-хауса, и жителям деревни Бончерч, но теперь селяне ездили на службы в Вентнор, если вообще куда-то ездили. Фортифут-хаус пустовал с тех пор, как Тарранты продали свой бизнес по производству ковровой плитки и переехали на Майорку.
Не скажу, что кладбище меня пугало. Скорее вызывало бесконечную грусть своей запущенностью. За часовней возвышался темный, похожий на перистое облако, силуэт древнего кедра, едва ли не самого крупного из тех, что я видел. Было в нем что-то такое, что придавало ландшафту ощущение усталости и сожаления о том, что прошлое не вернуть. Но еще, как мне казалось, ощущение непрерывности.
В этот утренний час сад казался бесцветным, как и все вокруг. Фортифут-хаус выглядел так же, как и на фотографии, висевшей в коридоре и датированной 1888 годом. На снимке в саду стоял человек в черном цилиндре и черном фраке. И мне казалось, что он вот-вот появится во дворе, такой же бесцветный, строгий, усатый. И посмотрит на меня.
Я решил приготовить себе кофе.
Пытаться снова заснуть было бессмысленно. Птицы начинали свою свистопляску, тьма растворялась в небе так быстро, что я уже видел обвисшие теннисные сетки по другую сторону розового сада, теплицу, покрытую пятнами лишайника и заросшие земляничные грядки, граничившие с Фортифут-хаусом с западной стороны.
– Надеюсь, мистер Уильямс, вам нравится наводить порядок посреди полного хаоса, – сказала мне при встрече миссис Таррант, осматривая все вокруг через маленькие темные очки.
У меня сложилось твердое впечатление, что ей не очень нравится Фортифут-хаус, хотя она постоянно повторяла, как сильно скучает по своему старому дому.
Я осторожно открыл дверь спальни, чтобы не разбудить Дэнни, спавшего в соседней комнате, и тихонько двинулся по узкому коридору. Куда бы я ни бросил взгляд, я везде видел, сколько работы мне предстоит. Бледно-зеленые обои покрылись пятнами сырости. Краска на потолке отслоилась. Подоконники сгнили. Батареи протекали, а краны на них обросли известняком. Весь дом был пропитан запустением.
Я дошел до узкой лестницы, круто уходившей вниз. И только собрался спуститься, как снова услышал шорох – на этот раз более суетливый, чем прежде. Я замешкался. Звук, похоже, шел с чердака. Не с карниза, как я ожидал, думая, что это птица, свившая гнездо, – а с чердака. Казалось, источник звука пересекал его по диагонали.
