Александр Варго - Кристмас

Страна медленно зализывала раны после войны, и люди, запрятав в глубину души скорбь, стремились вложить в растерзанные сердца хоть немного радости. Советский Союз уже привык к празднованию Нового года.

Разукрашенную ель, как чужеземный обычай, введенный Петром I, то разрешали, то запрещали… В первые годы Cоветской власти елку наряжали благодаря вождю – Владимиру Ильичу. Батенька, несмотря на то что по его инициативе умертвили десятки тысяч священников и разрушили столько же храмов, очень любил этот, по своей сути, религиозный праздник. Но зачастую для жестоких людей отдушиной является сентиментальность, и Ульянов-Ленин водил с детьми в Смольном рождественские хороводы, очевидно вспоминая полузабытый Симбирск. После кончины Ильича елку запретили, как буржуазный и поповский пережиток, и только Сталин, спустя много лет, уже перед войной, стал частично воплощать в жизнь свои крылатые слова: «Жить стало лучше, жить стало веселей…» Новый год стали отмечать, но не везде.

На XX съезде партии был развенчан культ личности, наступила так называемая «хрущевская оттепель», и старинный праздник стал неотъемлемым атрибутом каждой семьи.

Была, однако, в нашей необъятной стране маленькая деревенька, где этот праздник практически никогда не отмечался. В этот день люди запирались в своих избах и боялись выходить на улицу.

Видавшая виды «шестерка» съехала с асфальтированной дороги и загромыхала по щебенке. Мелкие камешки, вылетавшие из-под колес, гулко барабанили по днищу автомобиля.

– Долго еще ехать? – спросила у меня жена.

– Километров двадцать, – сказал я.

– Далековато, – заметила она.

– Ничего, зато будешь как графиня жить, – усмехнулся я. Посмотрел в зеркало заднего вида на Верочку – дочь дремала. Я сделал радио потише.

Если бы мне кто-нибудь еще год назад сказал, что я буду фермером, я бы просто посмеялся. А сейчас я, бывший преподаватель вуза с ученой степенью, Борис Николаевич Арбузов, вместе с женой Еленой и восьмилетней дочерью еду в деревню Алексеевку. Типичное для российской глубинки название.

Дочка с раннего детства страдала астмой. Врачи сразу сказали, что деревенский воздух для нее целебнее всех лекарств вместе взятых. Кроме того, у Лены было больное сердце. Денег на дорогостоящее лечение взять было неоткуда, и как-то, встретив одного давнего знакомого, я посетовал на эти невзгоды. Товарищ сразу же посоветовал взять беспроцентный фермерский кредит; оказывается, можно достаточно быстро получить свидетельство индивидуального предпринимателя, взять (за копейки или бесплатно) в аренду землю, составить бизнес-план и смело подавать документы на закупку инвентаря, техники, семян и т. д. Существуют специальные программы по развитию сельского хозяйства. А уж с торговыми организациями всегда можно договориться, чтобы реальная и отчетная цены отличались в нужную сторону. Короче, существовало множество вариантов, чтобы подлечить за счет целевого кредита супругу.

Хотя, если быть честным, этим выстрелом я хотел убить двух зайцев. Километрах в пятнадцати от Алексеевки находится местечко с колоритным названием Чертовка. Оно и являлось сейчас конечным пунктом нашей поездки. Насколько я был осведомлен, еще в дореволюционные времена там находилось имение барина, носящего фамилию Чертов. Судя по отрывочным сведениям, барин этот был богохульником, любил издеваться над своими крепостными крестьянами и проводил какие-то таинственные обряды.

Все это меня очень интересовало. Я увлекался этнографией и историей религии, защитил кандидатскую диссертацию и собирал материал на докторскую. Знакомый историк, зная мой интерес к обрядам и культам, дал мне кое-какой материал по этой деревне. Дальше я стал собирать разрозненные данные, и вскоре начала складываться целостная картина. И когда мне стало известно, что большой двухэтажный деревянный дом, находящийся, правда, в обветшалом состоянии, с таким богатым прошлым, пустует, то вопрос о том, где мы будем жить, сразу отпал. Имение барина носило название «Алексеевский хутор». В революцию в этом доме находился штаб большевиков, позже с ними случилась какая-то темная история, и с тех пор худая народная молва лучше всяких сторожей защищала «Алексеевский хутор» от постояльцев. Дошло до того, что местные жители стали обходить это место за версту. И, самое интересное, особенно зимой.

Но все эти байки только раззадоривали меня, поэтому мне не терпелось скорее попасть в замок маркиза де Сада местного пошиба. И даже перспектива ездить несколько километров за продуктами, пока не обзаведемся своим подворьем, не пугала.

С собой у нас – только чемоданы с личными вещами. Все остальное наше нехитрое имущество я намеревался перевезти в ближайшее время.

«Шестерку» немного заносит в скользкой узкой колее, и она идет юзом. Солнце искрится и пылает в лужах, над черным полем висит легкая дымка. Извилистая дорога поворачивает к лесу, мы въезжаем в Чертовку. Брошенные дома с провалившимися крышами безжизненно зияют пустыми глазницами окон, местами наискосок забитых досками. Если кто здесь раньше и жил, то переехал в Алексеевку. А сейчас – никого. Одним словом, деревня-призрак.

– Какое мрачное место, – сказала жена, держась за ручку над дверью машины. – Ты хорошо все взвесил, когда выбирал именно этот дом?

Я неопределенно кивнул, но Лена все поняла.

– Конечно, как я сразу не догадалась, – со вздохом сказала она. – А я-то думала, ты о нас с Верой беспокоишься. Надеешься привидение в доме увидеть? Или скелет в подвале?

– О чем ты? – я даже немного обиделся. – Одно другому не мешает.

– Ну, рассказывай, – демонстративно зевнула Лена.

– Что именно? – Я сделал вид, что не понимаю, о чем она.

– Вряд ли ты поехал бы в такую глухомань, не зная, что об этих местах ходят какие-то слухи, – снисходительно пояснила она, с видом, мол, меня не проведешь.

Я кашлянул. Мы с Леной давно знали друг друга, и я решил, что вряд ли она будет против моего решения, когда узнает, какие именно слухи ходят об этой деревне.

– Когда-то тут поселился барин, его фамилия была Чертов, – начал я. – Собственно, отсюда и название деревни. До него деревня носила название Алексеевка, и потом, когда люди побросали дома и переселились подальше отсюда, они стали называть свою деревню Новая Алексеевка, а Чертовку – Старой Алексеевкой.

Впоследствии осталось только два названия: Чертовка, где уже никто не жил, и Алексеевка. Этот барин как-то провинился перед государственной властью, после чего был лишен дворянского сословия. Правда, имение у него не забрали и позволили жить в глуши, при том, что он имел сорок душ крепостного люда. Чем он тут занимался – доподлинно неизвестно, но крестьяне пытались бунтовать, были попытки даже спалить Чертова. Но каким-то таинственным образом все ему сходило с рук.

Я заметил, что Лена слушает меня вполуха, с куда большим интересом поглядывая в окно. Однако я не обиделся (что и говорить, хобби у меня своеобразное) и увлеченно продолжил:

– Существовала также легенда, что барин разбудил какое-то древнее зло, и если в Чертовке погибал тот, на чьей душе имеется грех убийства, то он превращался в некое существо, вроде как в оборотня. Это существо, живой труп, нападало на людей, и уничтожить его можно было только огнем или с помощью осинового кола, вбитого в сердце. Здесь не было церковного прихода и сельского погоста. Поэтому всех покойников в Чертовке сжигали сразу же после смерти. Так, на всякий случай. Власти боролись с этой дикостью, но безуспешно. Потом в этом месте, уже при Сталине, организовали в приказном порядке колхоз, так как к этому времени никто добровольно здесь жить не хотел.

– Как я понимаю, мы там будем жить одни? – уточнила Лена, и я уловил промелькнувшую в ее голосе тревожную нотку.

– Да, я же говорил тебе, – спокойно ответил я. – Ты боишься?

Лена тихо засмеялась.

– С тобой нет, богатырь.

– Конечно, были и труднообъяснимые факты, – вернулся я к истории Чертовки. – Например, люди были уверены, что темные силы проявляют активность только под Новый год, и в это время не только не отмечали праздник, но и старались не выходить из дома. И сезонная статистика пропавших без вести в этих местах подтверждала эту теорию. Хотя можно предположить, что зимой люди могли попросту замерзнуть, стать добычей медведя-шатуна или стаи волков. Были и документально зафиксированные случаи исчезновения тел погибших, но их могли попросту тайком сжечь суеверные деревенские жители.