Александр Варго - Электрик

В кабинет вошел Цыганков. Фролов свернул окно «Пасьянса» и с умным видом открыл заранее заготовленный отчет.

– На-ка вот, полюбуйся, – Толик кинул на стол папку, взял графин и налил воды в стакан. – Угадай, кем работало это чудовище.

Саша положил ладонь на папку скоросшивателя и закатил глаза, будто мысленно считывал информацию сквозь лоснящийся картон.

– Не может быть! Нянечкой в яслях. – «Ясновидец» открыл глаза и улыбнулся.

– Сам ты нянечка. Он работал электриком.

– Нетрудно было догадаться, – со знанием дела произнес Сашка Фролов. – Все убийства были связаны с поражением электрическим током…

– Это еще ничего не значит, – твердо сказал Цыганков. – В начале девяностых так же частыми были случаи смерти от поражения электрическим током. Но это совсем не значит, что брянская и ефремовская группировки сплошь состояли из представителей этой профессии.

Саша открыл папку и быстро просмотрел личное дело Мансурова:

«Александр Юрьевич Мансуров родился 21 сентября 1960 года в небольшой деревне Рязанской области. Отец ушел из семьи, когда Саше было всего 3 месяца. После этого мальчик рос с матерью. В 1966 году они с матерью переехали жить из деревни в Рязань. Вскоре с ним происходит несчастный случай – его бьет током, после чего он оказывается в больнице».

– Вот оно что! – Сашка закрыл папку, предварительно заложив между страниц ладонь, и посмотрел на Толика: – Слушай, а тебя в детстве милиционер не бил?

– Не-ет… – протянул Цыганков.

– А что ж ты тогда в милицию пошел?

– Да иди ты! – отмахнулся с улыбкой Толик, поняв, к чему клонит Фролов.

Сашка открыл папку и продолжил читать, но уже вслух:

– В результате травмы у Мансурова возникли осложнения с речью – он путал «ш» и «с», а также ошибался в написании этих букв, из-за чего мать перевела его в логопедический интернат.

Александр посмотрел на Цыганкова.

– Сла Шаса по сошше… – вдруг произнес он.

– Да займись ты делом, – улыбнулся Толик.

– Шлусаюшь! – Саша снова склонился над папкой:

– Несмотря на дефект речи, в интернате он был общительным, нормально учился, играл в баскетбол и в теннис, писал для школьной газеты и был ксилофонистом в оркестре. – Фролов замолчал и вопросительно посмотрел на коллегу.

– Что опять?

– Ксилофон – это из?.. – Сашка поднял вопросительно бровь.

– Конечно, нет! То был миелофон, а ксилофон… – Толик задумался, взял со стола два карандаша и забарабанил по столу. – Ксилофон – это хрень из дров, по которым лупцует этот самый ксилофонист. – Цыганков стукнул поочередно карандашами о стол, имитируя инструмент.

– Как доходчиво! Прямо определение для статьи в Большой энциклопедический словарь.

Толик отбросил карандаши и скрестил руки на груди.

– Тогда не задавай глупых вопросов.

– Хоросо. Итак, после окончания интерната в 1977 году Мансуров отправился в столицу для поступления в Московский государственный технический университет имени Баумана, надеясь стать профессором. У-у-у, – протянул Фролов, – замахнулся Шасок.

– Давай читай.

– Но, потерпев неудачу, возвращается в Рязань и идет учиться в ПТУ на электрика. – Фролов пролистал дело, потом вернулся назад. – Я че-то не пойму, а почему ПТУ-то?

– А что не так? – не понял Цыганков.

– Ну, парень едет поступать в Бауманку с определенным багажом знаний.

– И?

– Шлусай, от человека, который знает, что такое ксилофон, я не ожидал этого «и».

– Хорош херней страдать, говори, раз начал.

– Наш Электрик обладает достаточными знаниями для поступления в любой технологический институт – ну, на худой конец, техникум, – а он идет в ПТУ. Ты не находишь это странным?

– Сашенька, ты, часом, профессией не ошибся?

– Нет, я думаю, он обиделся уже тогда. Крепко обиделся на весь мир.

– Да ну брось ты, психолог хренов! – воскликнул Толик и выхватил папку у Фролова. Пролистнул и, ткнув пальцем в написанное, повернул дело к Сашке: – Вот! Читай здесь.

– …был ударником коммунистического труда, – прочитал Фролов, посмотрел на Цыганкова и продолжил: – Состоял в добровольной народной дружине, не раз задерживал хулиганов и алкоголиков.

– Хоросий мальчик, – вставил свое слово Анатолий.

– Как отличный работник, вскоре он получил отдельную квартиру в одной из новостроек Рязани, – закончил Фролов. – Это ничего не меняет. Все это могло быть ширмой, за которой он прятал обиду.

– Брось ты эту херь! Не надо выискивать в биографии этих тварей причины. Не надо! Я не знаю, кто там виноват – общество, папа с мамой или подружка, отсосавшая у него на заднем сиденье его «копейки». Да и прямо сказать, мне начхать на причины! Я вижу результат, и я просто обязан засунуть эту тварь на строгач, в одну камеру с еще большей паскудой. И чтоб они жрали друг друга до победного конца. А с твоей философией его признают невменяемым – и на лечение…

– Я не думаю, что на «лечении» ему будет лучше, но…

– Но людей-то, которых он порешил, уже не вернуть.

Они замолчали. За окном слышались звуки проезжающих машин.

– А откуда такая полная информация? – Саша поднял листок в клеточку, на котором было написано красивым почерком: «Характеристика на ученика 9 «а» класса…»

– А посмотри на титульный лист.

Саша перевернул и всмотрелся в тусклые печати. «Совершенно секретно» – говорила одна, «ТОЗ» – значилось на другой.

– Пациент работал и там?

– Да. Лет десять назад.

– Но каким образом? Они же не дают?

– Срок давности, что ли, вышел, может, и мое обаяние помогло, в общем, вот он, – Толик положил ладонь на папку, – результат.

Цыганков посмотрел на наручные часы, и улыбка слетела с его губ.

– Я сейчас, – произнес он и вышел из кабинета.

Саша еще раз пролистнул дело. Остановился на фотографии. Мужчина тридцати лет в темном костюме строго смотрел со снимка. Обычный, такой как все, пионер, комсомолец, спортсмен и, черт бы его побрал, ксилофонист. Работал электриком, у сослуживцев был на хорошем счету…

«Надо же, – подумал Фролов, – в детстве ударило током, а он стал электриком. Меня в десять лет собака укусила, так я до сих пор подпрыгиваю от лая даже с телеэкрана».

На хорошем счету… Что же с ним все-таки случилось? Саша поймал себя на мысли, что пытается докопаться до причин, толкнувших Мансурова на убийство. На тридцать убийств. Последняя несостоявшаяся жертва сбежала, и только благодаря ей им удалось распутать этот моток электропроводов. Фролов улыбнулся придуманной только что метафоре. Нет, все-таки Толик прав. Каждый должен заниматься своим делом. Бухгалтер, милиционер, электрик… Тьфу ты!

– Фролыч, по коням! – в кабинет влетел Цыганков.

– Куда?

– Наш пациент обитает в Подлесном.

– Откуда слив? – спросил Фролов, но, увидев улыбку на лице Анатолия, добавил: – Ах да, обаяние или срок давности!

– Где-то там. Ладно, хватит болтать. Ты на машине?

Сашка достал ключи и бросил Толику.

– У Шасыной масыны хоросые сымны.

– Я бы даже сказал: у Шаньки новенькие шанки, – улыбнулся Цыганков.

Толик заглушил двигатель и посмотрел на Фролова:

– Кажется, здесь.

– Ну и дыра… – протянул Сашка. – Когда брали Шахматиста, и то обстановочка веселей была.

– Да, навел на нас жути этот Мансуров.

Оба молчали и смотрели на старое двухэтажное здание. Александру даже показалось, что ДК чулочной фабрики излучает зло. От чего ему стало тревожно.

– Я как-то спросил у Шахматиста, – чтобы успокоиться, произнес Фролов, – закончил бы он убивать, если бы все-таки смог извести шестьдесят четыре человека.

– И что он ответил? – поддержал разговор Цыганков.

– «Всегда можно взять еще одну доску и начать новую игру», – сказал он мне.

Снова наступила тишина. Дом черными глазницами окон взирал на пришельцев сквозь безмолвную темноту.

– Не пойму я, зачем им все это? – скорее сам у себя спросил Фролов. – Ведь можно же просто собирать марки, значки, открытки…

– Ты опять? Ну ладно, объясню. Любое увлечение сродни мании, – нравоучительно произнес Цыганков. – Был у нас один Филателист. Так он на марки заманивал двенадцатилетних пацанов.

Фролов понимающе кивнул.

– Суки больные. – Сашка посмотрел на приятеля, будто сомневался, рассказать ему или нет, потом все-таки решился: – Мне вчера сон какой-то странный приснился. Сижу я не то в инвалидном кресле, не то на электрическом стуле.

Саша замолчал в ожидании какого-нибудь острого словца от Цыганкова, но тот только нахмурился и кивнул, мол, рассказывай, я тебя слушаю. От этого Фролову стало как-то жутко. Что-то похожее на плохое предчувствие пробежало по животу, проскользнуло в грудь и мокрыми холодными пальцами сжало сердце.