В том же костюме цвета морской волны, в котором она присутствовала на похоронах, и любимой блузке с кружевными гофрированными манжетами, Энн-Мэри Мэйфейр чинно восседала на жесткой кушетке из бежевого пластика, стоявшей в вестибюле больницы. Мона увидела ее сразу, как только вошла. Скрестив ноги и сдвинув темные очки на самый кончик носа, Энн-Мэри читала журнал. Во всем ее облике – в зачесанных назад и скрученных ракушкой черных волосах, изящном носе, крохотном ротике и даже в больших очках, придававших ей интеллигентный и одновременно туповатый вид, – как всегда, было нечто привлекательное.
Энн-Мэри подняла взгляд и молча смотрела на приближавшуюся Мону. Чмокнув ее в щеку, та уселась рядом на кушетку.
– Тебе звонил Райен? – поинтересовалась Энн-Мэри.
Она говорила тихо, чтобы их никто не слышал, хотя в залитом ярким светом вестибюле было малолюдно. Поодаль от них в небольшом углублении находился лифт, двери которого беспрестанно открывались и закрывались. У стойки регистратуры с большим безликим стендом никого не было.
– Что с мамой? – осведомилась Мона.
Она ненавидела это место. Внезапно ей пришла на ум дерзновенная мысль. Когда она станет очень богатой и будет владеть огромным состоянием Мэйфейров, которое вложит во все отрасли экономики, то непременно уделит внимание дизайну интерьеров и попытается оживить такие холодные и стерильные помещения, как эта больница. Потом Мона вспомнила о Мэйфейровском медицинском центре. Безусловно, нужно продолжать реализацию грандиозного проекта. Она должна помочь в этом Райену. И никто не сможет заткнуть ей рот. Завтра же следует поговорить с Пирсом. А потом и с Майклом, как только тот немного придет в себя после такого множества потрясений.
Мона посмотрела на Энн-Мэри.
– Райен сказал, что мама здесь.
– Да. И, по словам медсестер, сопровождавших ее сегодня утром, она уверена, будто мы только и думаем о том, чтобы навсегда упрятать ее в сумасшедший дом. Ей вкололи снотворное, и, полагаю, она до сих пор спит. Как только она проснется, сиделка немедленно сообщит мне. Но, спрашивая тебя, я имела в виду совсем другое. Райен звонил тебе насчет Эдит?
– Нет, а что с ней случилось?
Мона почти не знала Эдит, внучку Лорен, – робкую, тем не менее со всеми конфликтующую затворницу, обитавшую на Эспланейд-авеню и практически все свое время посвящавшую кошкам. Она крайне редко выходила из дома и не имела обыкновения посещать даже такие важные церемонии, как похороны. Эдит… Мона не могла вспомнить, как та выглядит.
Энн-Мэри выпрямилась и, бросив журнал на стол, поправила очки, вновь спрятав за ними свои красивые глаза.
– Эдит умерла сегодня в полдень. В результате кровотечения, как и Гиффорд. Райен велел, чтобы женщины из нашей семьи не оставались в одиночестве. Вероятно, причина кроется в каком-то наследственном заболевании. Поэтому рядом с нами всегда должен кто-нибудь находиться. Тогда, если что-нибудь случится, можно будет позвать на помощь. Ведь Эдит и Гиффорд в роковой миг были одни.
– Ты шутишь! Ушам своим не могу поверить! Ты хочешь сказать, что Эдит Мэйфейр мертва?! Или я тебя неправильно поняла?
– К сожалению, это так. Ты все поняла правильно. Подумай, каково было Лорен, когда она обнаружила внучку. Она пошла к Эдит, чтобы отругать за то, что та не явилась на похороны Гиффорд. А вместо этого нашла ее мертвой на полу в ванной. Бедняжка умерла от потери крови и лежала в окружении кошек, которые облизывали ее со всех сторон.
Некоторое время Мона ошеломленно молчала. Ей надо было собраться с мыслями и обмозговать обрушившуюся на нее как снег на голову новость, а также решить, что из услышанного она может рассказать другим и с какой целью. Кроме того, весть ее глубоко потрясла.
– Так ты говоришь, у нее открылось такое же маточное кровотечение?
– Ну да. Не исключено, что его причиной был выкидыш. По крайней мере, так говорят. Но, зная Эдит, я категорически заявляю, что это совершенно невозможно. Как, впрочем, и в случае с Гиффорд. Ни та, ни другая не могли быть беременны. Сейчас как раз врачи делают вскрытие. По крайней мере, семья, вместо того чтобы зажигать свечи, читать молитвы и обмениваться злыми взглядами, занялась хоть каким-то делом.
– Это хорошо, – мрачно проговорила Мона, погружаясь в себя и надеясь, что собеседница хоть на минуту умолкнет и оставит ее в покое. Но не тут-то было.
– Знаешь, все ужасно расстроены, – продолжала Энн-Мэри. – Но нам прежде всего необходимо выполнять данные указания. Очевидно, кровотечения случаются не только во время выкидыша. Словом, если ты почувствуешь слабость или какие-нибудь другие неприятные ощущения, не пытайся справиться с ними сама. С тобой обязательно должен быть кто-то, способный оказать незамедлительную помощь.
Мона кивнула в знак согласия, блуждая невидящим взором по голым стенам вестибюля с развешанными по ним немногочисленными табличками, по цилиндрической формы пепельницам, заполненным песком. Всего полчаса назад, когда она крепко спала в доме Майкла, с ней тоже приключилось нечто странное.
Проснулась она оттого, что почувствовала чье-то прикосновение. Оно было таким же явственным, как сопровождавший его запах и льющаяся из виктролы мелодия. Мона вновь словно воочию увидела окно с поднятой вверх рамой и ночь за стенами особняка, окутавшую мраком дубовые и тисовые деревья. Потом попыталась припомнить запах.
– Скажи мне что-нибудь, девочка, – теребила ее Энн-Мэри. – Я за тебя беспокоюсь.
– Со мной все хорошо. Правда. Лучше нам в самом деле последовать совету дяди Райена и ни на миг не оставаться в одиночестве. Независимо от того, может ли кто-нибудь из нас быть беременной или нет. Ты совершенно права. Ну да ладно. Я поднимусь наверх. Хочу взглянуть на маму.
– Не надо ее будить.
– Ты, кажется, сказала, что она спит с утра? А вдруг она в коме? Или, не приведи бог, вообще умерла?
Энн-Мэри с улыбкой покачала головой, взяла в руки журнал и вновь принялась за чтение.
Мона повернулась, чтобы уйти.
– Не затевай с ней никаких споров, – крикнула ей вслед Энн-Мэри.
Двери лифта тихо открылись на седьмом этаже. Именно здесь находились палаты, которые всегда предоставляли Мэйфейрам, если не было необходимости помещать их в какое-нибудь специализированное отделение. В их распоряжении имелись отдельные комнаты с прихожими и маленькими кухнями, где они могли приготовить себе кофе в микроволновой печи или хранить в холодильнике мороженое. Алисия попала в больницу уже в пятый раз. Прежние причины ее госпитализации были самыми разными: обезвоживание, истощение, сломанная лодыжка и попытка самоубийства. И всякий раз она клялась, что больше никогда не позволит уложить себя на больничную койку. Скорее всего, родственникам пришлось прибегнуть к принудительным мерам.
Мона тихо побрела по коридору. Мельком бросив взгляд в сторону смотрового кабинета, она увидела собственное отражение в темном стекле и осталась им крайне недовольна: ведь она давно уже перестала быть ребенком, и бесформенно висевшее на ее фигуре белое ситцевое платьице выглядело слишком несуразно. Впрочем, это обстоятельство заботило ее меньше всего.
Странный запах она ощутила, когда достигла западного крыла седьмого этажа. Это был тот же самый незабываемый запах, что и в доме Майкла.
Мона остановилась и сделала глубокий вдох, впервые в жизни осознав, что такое страх. Отвратительное ощущение. Склонив голову набок, она стояла как вкопанная, не зная, что делать дальше. Неподалеку от нее находился выход на лестничную клетку. Впереди – ряд дверей и еще один выход в противоположном конце отделения. Возле стола в коридоре сидели какие-то люди.
Будь сейчас рядом с ней Майкл, она распахнула бы дверь на лестницу и проверила бы, нет ли там того, кто издавал этот запах.
Но странное благоухание с каждой минутой ощущалось все меньше и меньше. Пока она стояла и раздумывала, злясь на себя за то, что ей не хватает мужества толкнуть проклятую дверь, ее открыл кто-то другой. Дверь с шумом захлопнулась, а вошедшим оказался молодой врач с перекинутым через плечо стетоскопом. Насколько Мона успела заметить, лестничная площадка была пуста.
Однако кто-то вполне мог спрятаться выше или ниже. Запах продолжал ослабевать, хотя, возможно, Мона просто постепенно к нему привыкала. Стремясь как можно дольше и полнее ощутить насыщенный, чувственный и изысканный аромат, она еще раз глубоко втянула в себя воздух.
Что же это за запах?
Пройдя через двойные двери, ведущие непосредственно в отделение, она почувствовала, что он вновь усилился. Внутри сиял островок света, ограниченный высокими деревянными шкафчиками. В центре его три медсестры что-то писали, сидя за столом. Одна из них одновременно шепотом разговаривала по телефону, остальные, судя по всему, были целиком поглощены работой.
