Художник / Полуночные обещания - Ричард Чизмар

Художник умирал.

Его крики прекратились почти час назад, и теперь единственным звуком, который мы слышали в ледяной темноте, был ритмичный стук падающего мокрого снега по нашим шлемам.

По всей шеренге разнесся слух, что доку удалось замедлить кровотечение, но у него уже не было ни бинтов, ни морфия, вообще ничего.

Теперь это был лишь вопрос времени - для художника и для всех нас, если конечно помощь не прибудет в ближайшее время.

Нас осталось девятнадцать человек. Разбросанные среди дюжины окопов. В окружавшем нас лесу целая рота немцев дожидалась рассвета, чтобы закончить начатое.

Художника звали Генри Рид. У него были рыжие волосы и очки в проволочной оправе. Он был из Бостона. Худощавый, хорошо говорящий восемнадцатилетний юноша, у него дома были три старшие сестры.

Большинству из нас было по восемнадцать, к большому неудовольствию нашего сержанта. Дело дошло до того, что я начал говорить новичкам, чтобы они врали и говорили, что им девятнадцать, хотя бы для того, чтобы спасти нас всех от неизбежной лекции. Сержант был суровым человеком. Он не столько говорил, сколько лаял. И глаза у него были не в порядке, как будто он видел и сделал слишком много плохого, чтобы когда-нибудь найти свой путь назад.

Мы назвали Генри художником из-за альбома, который он носил в своем рюкзаке. Рисование расслабляет, объяснил он однажды после того, как капрал Флеминг спросил его об этом. Это успокаивало его душу и напоминало о доме; это было безопасное место для посещения в очень небезопасном мире. Генри говорил не так, как все мы. Он был образован, но дело было не только в этом. У него был какой-то мир внутри него, а у остальных - нет. Даже здесь, в замерзших лесах Европы. Однажды я спросил его об этом, когда мы были одни на посту. Он замолчал, уставился на далекую линию деревьев и не отвечал мне так долго, что я начал думать, что он забыл, о чем я его спрашивал. Но потом он пару раз моргнул, словно очнувшись ото сна, посмотрел на меня и сказал:

- С самого раннего детства мой отец учил нас, что внутренний мир происходит от понимания. Понимания своего истинного "Я" и окружающего мира. Я не претендую на понимание этой войны, и я не думаю, что кто-то из нас может это сделать, но я принимаю свою роль в ней. У меня есть долг служить. Долг перед моей страной, моей семьей, мной и всеми вами, парнями, здесь, со мной. Все, что я могу контролировать, - это мои собственные мысли и действия; остальное зависит от чего-то совершенно другого.

- Ты говоришь о Боге? - Спросил я, в восхищении от слов, которые он только что сказал мне, по-видимому не прилагая особых усилий, как если бы он только что заказал обед в кафе.

- Да, - ответил он и улыбнулся. - Твой Бог, мой Бог, Бернштейна Бог... на самом деле не имеет значения, какой именно. Мой путь определен. Все, что остается сейчас, - это следовать ему.

Помню, я кивнул головой, притворяясь, что понимаю лучше, чем есть на самом деле, а потом мы оба молча вернулись к созерцанию далекой линии деревьев.

┅╬┅

Паркер оторвался от чистки винтовки и сказал, не глядя на меня:

- Думаешь, кто-нибудь придет?

Я положил карандаш поверх дневника, лежащего у меня на коленях. Кивнул и постарался, чтобы голос звучал ободряюще.

- Они придут, если смогут.

- Я имею в виду... как ты думаешь, они придут вовремя? - сказал он, и теперь я понял, что он боялся смотреть на меня. Боялся увидеть правду в моих глазах.

Паркер был хорошим солдатом, храбрым и решительным на поле боя. Но мы все были напуганы.

Я обдумал слова Генри, прежде чем ответить.

- Они либо придут, либо нет. Мы не можем это контролировать, Паркер. Мы только можем контролировать то, что делаем в настоящее время. Но я ставлю на то, что они появятся до восхода солнца.

Это было то, что он хотел услышать. Он рискнул бросить на меня быстрый взгляд, кивнул и вернулся к чистке своего М1.

Я взял карандаш и снова начал писать.

┅╬┅

Это Генри придумал, чтобы я вел дневник.

Я возражал, говорил что мне не о чем писать, а он смеялся надо мной.

Я злился, а он смеялся еще громче.

Он взмахнул руками.

- Оглянись вокруг, Кавано. Господи, мы же в Бельгии. В окружении плохих парней и бесконечного леса с привидениями. В прошлом месяце мы были во Франции, маршировали по разбомбленным городам с названиями, которые даже не могли выговорить. Каждый день бок о бок с мужчинами из городов и штатов, в которых мы никогда не бывали. Напиши историю о том, что ты видишь, что слышишь, что чувствуешь. Напиши про сержанта. Или, черт возьми, ну я не знаю, напиши о доме, если хочешь.

- Доме?

- Конечно, почему бы и нет? Все, что я знаю, это то, что ты никогда не бываешь счастливее, чем когда говоришь о тех историях, которые ты писал в детстве.

- Точно. Детские штучки. Монстры и пришельцы из космоса. Это было глупо.

- Не глупо, но если ты так думаешь, то пиши о чем-нибудь другом. Веди дневник.

Я на мгновение задумался.

Генри оттолкнулся от дерева, на котором сидел, и хлопнул меня по плечу.

- Просто постарайся написать обо мне что-нибудь хорошее, Кавано. Пошли, раздобудем чего-нибудь перекусить.

┅╬┅

Позади нас раздался быстрый топот шагов. Прежде чем я успел дотянуться до винтовки, сержант Томпсон опустился на колени возле нашего окопа и протянул Паркеру коробку с патронами.

- Это все, что есть, пока не прибудет подкрепление.

Паркер открыл было рот, чтобы что-то сказать, но передумал. Он взял коробку и нашел для нее сухое место в нашей яме.

- Как Генри? - спросил я, боясь услышать ответ сержанта.

- Держится. Уже не страдает.

Я кивнул и поправил шлем. Когда я снова поднял глаза, сержанта уже не было.

┅╬┅

В основном я писал о парнях или домашних делах, по которым скучал.

Ловля окуня в Хансон Крик с моим младшим братом. Игра с собаками. Ловля светлячков и