Фотография - Андрей Иванович Степин

Открываю глаза. Передо мной старая фотография давно ушедшего в мир иной дедушки. Он в деловом костюме, с красным галстуком на груди, за большим офисным столом держит потемневшую от времени, но, в прошлом когда-то белоснежную, телефонную трубку. В его глазах явно заметная усталость, по узору морщин сразу можно заметить, что слабеющее день ото дня зрение не стало преградой в работе с бумажной волокитой. Однако за усталостью виднеется сильная воля и уверенность, уверенность в работе, что он выполняет день ото дня для бедных рабочих на должности председателя местного профсоюза.

Фотография, сколько я себя помню, всегда стояла в зале на этой фанерной полочке в новодельной китайской стенке для телевизора и сервизных наборов. Почему каждый день мой взгляд останавливается именно на ней? Сказать точно не могу, но что-то все же есть притягательное в запечатленном моменте работы уже давно почившего дедушки. Может быть, человек, никогда не виденный мной при жизни тем и манит, что я не ведаю о его изъянах и ошибках. Я слышал о нем от родителей лишь только хорошее и могу лицезреть перед собой то невеликое наследие вещей-шкатулок времени, что стали финальным аккордом его многолетнего труда — квартира, в которой я сейчас нахожусь и горы книг, что были оставлены после него. Несмотря на то, что дедушка умер еще за год до моего собственного рождения, я могу почувствовать его присутствие здесь, в его прежнем доме, могу ощутить его дыхание через страницы прочитанных им когда-то книг, через поскрипывающие полы и изжившую свой технический ресурс советскую мебель.

В семье я единственный ребенок и, казалось бы, мне должны были бы уделять неприлично много времени при воспитании, но, как ни странно, я был по большей части предоставлен сам себе. Я никогда не выделялся особенной общительностью или жизнерадостностью, все у меня шло своим чередом, не прерывая мерного хода радостей и печалей. Не знаю почему, но с первых классов общение в школе у меня не задалось, да и в детском садике как-то с друзьями туговато было. Меня всегда спасали книги дедушки, вот что-что, а общаться с ними я не пренебрегал ни при каких обстоятельствах.

Но пора бы уже идти в школу, одиннадцатый класс — дело ответственное, скоро экзамены, пол годика еще переждать, пересидеть зиму и весну, перетерпеть злополучные экзамены, а после — новая жизнь, нечто иное, как минимум, интереснее того, что есть сейчас, так мне по крайней мере кажется. Пусть далекоидущих планов на жизнь у меня и нет, но в моем возрасте мало у кого такой список вообще имеется.

Оторвав себя от ставшего уже каждодневной рутиной ритуала, я поспешил собирать сумку, а ведь еще и форма не поглажена, да и кому-то же нужно накормить мою любимую кошечку, Троська может простить многое, но точно не голодовку.

Дорога от дома до школы занимала обычно не больше пятнадцати минут в среднем темпе ходьбы. По дороге я обычно никогда не выходил на главные улицы, ведь куда быстрее и интереснее прогуливаться в предутренней сумраке по старым, забытым всеми переулочкам, благо в Оренбурге таких хватает, у них есть своя особенная атмосфера и своя душа, это невозможно описать словами, такие вещи можно лишь только почувствовать.

Выхожу я всегда пораньше. Еще в седьмом классе у меня появилась странная привычка просыпаться в пять утра и идти спозаранку по темноте до школы и приходить в нее самым первым. Вычитал в детстве в какой-то книжке, что, придерживаясь такого графика — засыпать в 22:00 и просыпаться в 5:00 — можно нехило подтянуть свое физическое здоровье, а с экзаменами оно лишним никогда не будет. Приходя так рано в школу, в моем распоряжении оказывалась все пространство обители детско-юношеской науки. Порой, нарушая привычное расписание и засыпая позже положенного, я мог, придя к моему кабинету, лечь напротив него на подоконнике. Час другой сна на пусть и пластмассовых, но все же перинах отлично бодрил до самого конца учебного дня.

Сегодня я встал особенно рано, и поэтому уже в пол шестого я был на пол пути к моей родной гимназии. Собственно, в Оренбурге в центре и так не слишком людно, но сейчас на улице было ни души. На протяжении всего маршрута мне не встретились ни машины, ни люди. Конечно, в столь ранний час это достаточно предсказуемо, однако подобная тишина была редкостью даже для моего городка.

Зимнее утро еще тем прекрасно, что ты идешь по заснеженным дорожкам и оставляешь следы в местах, где до этого еще никто не успел пройтись. Но узкие проходы между дворов быстро выводят меня на улицу Кирова, где и стоит моя школа. Вдалеке уже виднеется шпиль мечети, а моя гимназия аккурат напротив нее. Пройдя еще метров пятьсот, я подошел к ее воротам, обычно, они всегда закрыты, и мне каждый раз приходится названивать в дверной звонок, чтобы охранник вышел раньше положенного учебным расписанием времени и вышел мне их открыть с недовольным заспанным лицом. Однако этим утром я спокойно прошел к центральному входу без привычной мне остановки.

Проходя мимо КПП я обратил внимание на работающий в режиме «без звука» телевизор, картинки сменяли друг друга, а в каморе охраны переливался темно синий свет экрана уже старенького телевизора. Главного зрителя на стуле не было, что было досаточно неожиданно, учитывая то, что мне навстречу перед воротами так никто и не вышел.

Вот я снова поднимаюсь по знакомой мне с детства лестнице, шаг, еще один шаг, и в конце подъема напротив меня встречает знакомый с младших классов портрет первого директора школы. Каждое утро подхожу поближе, чтобы прочитать его фамилию, но так и не смог запомнить ее.

Заворот направо, и я оказываюсь в ставшем родным для меня коридоре, время 5:45 и в моем распоряжении есть еще как минимум два часа спокойствия и тишины. Решив воспользоваться выдавшейся возможностью, я прилег на подоконнике, и, подложив под голову сумку, закрыл глаза, отпустив мысли в свободное плавание.

Тишина, глухая тишина, ни ветра с улицы не слышно, ни привычного тиканья часов из кабинетов, полная тишина, только холод от