Наталья Ефремова
Последняя жертва Розы Ветров
Посвящается моей семье, с любовью и благодарностью.
Кончились времена охоты на ведьм – теперь ведьмы охотятся на нас.
Уршула Зыбура
www.napisanoperom.ru
Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения правообладателя.
© Н. Ефремова, 2014
© ООО «Написано пером», 2014
За деревянным столом, сколоченным явно наспех и оттого весьма грубо, сидела старая, неопрятного вида женщина. Низкий ящик с гвоздями и плотницкими инструментами заменял ей стул, из-за чего покатая столешница находилась почти на уровне ее плеч. Сидеть так было крайне неудобно, но старуха этого не замечала. Она провела здесь уже несколько часов с тех пор, как миновала полночь, и за все это время ни разу не вставала с ящика.
Она то оглядывала свежую каменную кладку стен и неструганые золотистые доски пола цепким хозяйским взглядом, словно прикидывая, сколько еще работы предстоит сделать, чтобы довести до ума постройку, то впадала в некое подобие гипнотического транса и принималась бормотать что-то себе под нос, раскачиваясь из стороны в сторону, точно маятник.
Помещение, где она находилась, представляло собой небольшую круглую комнату под самым сводом башни, совсем недавно пристроенной к южному крылу двухэтажного дома. Единственное окно, весьма широкое, выходило на декоративный балкон и пропускало внутрь много света и свежего воздуха. Перил у балкона не было, и резные балясины, еще не обработанные как следует руками мастера и напоминающие гигантские вытянутые кегли, были сложены в углу комнаты, рядом со стеклами, упакованными в плотные картонные листы.
Ничем не защищенный оконный проем открывал взору темно-голубую рассветную даль неба и бескрайние просторы океана, а заодно позволял ветру беспрепятственно проникать в башню, отчего внутри было довольно прохладно.
Впрочем, старуха не обращала на холод никакого внимания. Одетая в длинную шерстяную юбку и вязаную кофту, с наброшенной на плечи тускло-сиреневой шалью, она ритмично покачивалась и бормотала себе под нос:
– Как же… Дождетесь вы моей смерти… Еще чего! Да я сама всех вас похороню, проклятые!
Вдруг она замерла, словно прислушиваясь. И правда, ветер донес с побережья тонкие жалобные звуки, более всего напоминающие крики чаек или стоны умирающего. Старуха жадно ловила эти звуки, и ноздри ее при этом хищно подергивались, а когда все стихло, запрокинула голову и засмеялась. Ее смех скорее походил на хриплое клокотание, нежели на привычное слуху проявление человеческой радости. Неприятный, режущий звук отдавался от голых стен и возвращался в центр пустой комнаты, к испачканному штукатуркой и цементом столу.
Седые волосы старухи, собранные на затылке в ненадежный узел, от резкого движения рассыпались по плечам грязно-серой нечесаной массой, придав и без того неопрятной фигуре их обладательницы совершенно жуткий и отталкивающий вид.
Теперь в ней было что-то дьявольское.
– А вот и еще одна! Все… все будете здесь, ни одну не отпущу! Нечего было сюда соваться… Никто не звал… Мое не отдам. Не отдам!
Отсмеявшись, старуха подалась вперед, тяжело навалилась грудью на край стола и начала водить по пыльной поверхности узловатым пальцем, изуродованным артрозом.
И вот что странно – стоило ей сосредоточиться и начать писать, весь ее облик мгновенно преобразился: взгляд из блуждающего стал осознанным, движения – скупыми и четкими, а губы сжались в жесткую злую полосу. Старуха перестала раскачиваться и выпрямила сутулую спину.
Она наносила на поверхность стола буквы и необычные знаки в определенном порядке, ведомом ей одной. Изобразив очередной символ, дула на него и издавала короткий, по-змеиному шипящий звук. Спустя какое-то время она откинулась и стала пристально рассматривать написанное с видом художника, оценивающего свое полотно.
Удовлетворенно кивнув, старуха принялась рыться в складках юбки и вскоре извлекла из потайного кармана на поясе предмет, одновременно напоминающий швейную иглу и шип какого-то диковинного растения. Не колеблясь ни секунды, она вонзила его себе в ладонь, в самую середину подушечки под большим пальцем, и продолжила рисовать окровавленным острием.
Движения ее скрюченной кисти, похожей на птичью лапу, становились все быстрее, и вот уже старуха, позабыв про шип, просто исступленно колотила по столу ладонью, гортанно выкрикивая что-то на непонятном языке. Из уголка ее рта тонкой струйкой стекала слюна и капала на дырявую шаль, перепачканную в известке. Глубоко посаженные глаза покрылись сеткой кровеносных сосудов.
Припадок старухи был прерван появлением высокого седого мужчины лет шестидесяти, с растрепанными после сна волосами и привлекательным, но обветренным и бесконечно усталым лицом. Одетый в теплый домашний халат поверх темно-синей пижамы, он стоял в дверном проеме и укоризненно наблюдал за происходящим.
– Мама! Вот вы где! А я повсюду вас ищу. И почему мне сразу не пришло в голову подняться сюда? Хотя как тут угадаешь, куда вы надумаете отправиться посреди ночи… Я обошел весь дом и уже собрался было выйти во двор, но услыхал шум в башне.
Старуха не повернула головы и не взглянула на говорившего, но при первых звуках его голоса затихла, ссутулилась и спрятала окровавленную руку с шипом под мышку. Пыль, поднятая ударами ее ладони, медленно кружила в лучах сонного утреннего солнца и оседала на стол. Старуха следила за ее движением и казалась полностью поглощенной этим занятием.
Не дождавшись никакой реакции, мужчина тяжело и как-то покорно вздохнул. Очевидно, подобная сцена повторялась далеко не в первый раз. Постояв еще немного, он направился к столу. Его голос смягчился, словно он разговаривал с капризным ребенком, больным или помешанным человеком.
– Ну что это такое, а? – он склонился над неподвижной старухой, достал из кармана халата большой носовой платок и принялся аккуратными прикосновениями вытирать ее лицо. – Вы опять просидели здесь всю ночь, верно? Я буду запирать дверь. Что еще мне остается, если вы не слушаетесь никаких увещеваний? Поймите, это очень опасно: балкон открыт, и холод жуткий, ведь сейчас всего лишь середина марта. Посмотрите, какой студеный ветер! Вы можете заболеть. К тому же лестница очень крутая. Мне и то неловко по ней забираться, а вам-то каково? Нет, я буду запирать на ночь дверь вашей спальни, уж не обессудьте. Мало ли что может случиться, а я потом ни за что себе этого не прощу.
