Клайв Баркер - Книги крови I-II: Секс, смерть и сияние звезд

У мертвых свои магистрали.

Проложенные в тех неприветливых пустырях, что начинаются за пределами нашей жизни, они заполнены потоками уходящих душ. Их тревожный гул можно услышать в глубоких изъянах мироздания — он доносится из выбоин и трещин, оставленных жестокостью, насилием и пороком Их лихорадочную сутолоку можно мельком увидеть, когда сердце готово разорваться на части, — именно тогда взору открывается то, чему положено быть тайным.

У них, у этих магистралей, есть свои дорожные указатели, развилки и мосты. Есть свои тупики и перекрестки.

Именно на перекрестках эти запретные пути иногда могут проникнуть и в наш мир. Толпы мертвецов здесь встречаются друг с другом, и их голоса звучат громче, чем где-либо. Здесь бесчисленными ступнями источены барьеры, отделяющие одну реальность от другой.

Одно такое перепутье находилось по адресу Толлингтон-плейс, 65. Во всех прочих отношениях дом номер шестьдесят пять был ничем не примечателен — просто старый кирпичный особняк, выстроенный в нарочито георгианском стиле. Заброшенный и лишенный даже той дешевой помпезности, на которую некогда претендовал, сей дом пустовал целое десятилетие, а то и дольше.

Но не сырость, поднимавшаяся снизу, прогнала прочь обитателей шестьдесят пятого дома, не плесень в подвалах и не фундамент, осевший настолько, что по всему фасаду от входной двери до мансарды протянулась широкая трещина. Настоящей причиной их бегства был невыносимый шум чьих-то незримых хождений сквозь дом. На верхнем этаже топот ног не умолкал ни на минуту. Сыпалась штукатурка, дрожали балки под крышей. Дребезжали стекла, и трещали оконные рамы. Сам рассудок отступал в страхе. Дом номер шестьдесят пять по Толлингтон-плейс напоминал проходной двор, и никто не мог жить там долго, не рискуя впасть в безумие.

Некогда в этот дом явился сам ужас Никто не знал, когда и что именно здесь случилось. Но даже неподготовленный наблюдатель сразу отмечал гнетущую атмосферу, особенно ощутимую на верхнем этаже шестьдесят пятого дома Тут обитали какие-то жуткие воспоминания и обещания крови, проникающие в сознание и выворачивавшие самые крепкие желудки. Этого здания избегали мыши, птицы и даже мухи. Ни одно насекомое не заползало на кухню, ни один скворец не пытался свить гнездо под крышей. Каким бы ни было совершенное здесь насилие, оно пронзило сверху донизу весь особняк подобно ножу, вспарывающему рыбье брюхо; и вот, через этот порез, через эту рану бытия обратно в наш мир проникали сами мертвые — возвращались, дабы заявить о себе.

Так, во всяком случае, утверждали люди…

Шла третья неделя исследований на Толлингтон-плейс, 65. Третья неделя беспрецедентных успехов в царстве паранормальных явлений. Используя в качестве медиума двадцатидвухлетнего юношу по имени Саймон Макнил, отделение парапсихологии Эссекского университета наконец зафиксировало неопровержимые доказательства существования жизни после смерти.

На верхнем этаже дома, в комнате, больше напоминающей узкий, тесный, длинный коридор, молодому Макнилу удавалось связаться с мертвыми и призвать их к себе; по его просьбе они оставляли многочисленные свидетельства своих визитов — в виде сделанных разными почерками надписей на бледно-коричневых стенах. Казалось, они записывали все, что приходило им на ум. Конечно же, свои имена, даты рождения и смерти. Обрывки воспоминаний и пожелания живущим, потомкам; странные эллиптические фразы, свидетельствующие о нынешних мучениях и скорби по утерянному счастью. Некоторые надписи были сделаны грубой мужской рукой, другие — весьма аккуратно — изящной женской ручкой. Неприличные наброски перемежались разрозненными строчками из романтической поэзии. Одна плохо нарисованная роза. Расчерченное поле с незаконченной игрой в крестики-нолики. Перечень покупок.

К этой стене плача приходили знаменитости — здесь побывали Муссолини, Джон Леннон, Дженис Джоплин — и никому не известные люди, расписавшиеся бок о бок с великими. Это была перекличка мертвых; она разрасталась изо дня в день, как будто некий клич распространился среди потерянных племен, искушая каждого изгнанника отметить сию пустую комнату своим священным присутствием.

Проработав большую часть жизни на поприще психологических исследований, доктор Флореску привыкла мириться с неудачами. Было даже почти комфортно, когда всякий раз приходилось возвращаться к уверенности в том, что искомое доказательство не появится никогда Поэтому, столкнувшись с неожиданным и несомненным успехом, она чувствовала себя окрыленной и в то же время смущенной.

Целых три немыслимые недели она провела посреди центральной залы второго этажа, в одном лестничном пролете от верхней комнаты с ее настенными росписями. Прислушиваясь к доносившемуся оттуда шуму, она едва могла поверить в то, что ей позволено присутствовать при этом явившемуся миру чуде. До сих пор были танталовы муки поисков, намеки на существование голосов из другого мира, но теперь мертвые сами настойчиво взывали к тому, чтобы быть услышанными.

Шум наверху внезапно прекратился.

Мэри взглянула на часы: было шесть семнадцать вечера. По каким-то причинам, более известным незримым посетителям дома, контакт всегда обрывался где-то сразу после шести. Она решила выждать до половины седьмого. Кто это был сегодня? Кто явился в ту убогую комнатушку и оставил там свою отметину?

— Ну что, мне готовить камеры? — спросил Редж Фуллер, ее ассистент.

— Да, пожалуй, — все еще пребывая в собственных ожиданиях, прошептала она.

— Интересно, что за сюрпризы ждут нас сегодня…

— Дадим ему еще десять минут.

— Разумеется.

Наверху Макнил грузно опустился на пол в углу комнатушки и взглянул на октябрьское солнце, бросающее последние лучи сквозь крошечное окошко. Ему было немного одиноко, запертому в этом проклятом месте, и все же он улыбнулся — той чарующей улыбкой, которая способна была растопить даже самое черствое женское сердце. Тем более сердце доктора Флореску: о да, эта женщина была ослеплена его обаянием, его глазами, его робкими, потерянными взглядами…

Игра получалась забавной.