Говард Филлипс Лавкрафт, Р. Х. Барлоу
Ночной океан[1]
В Эллстон-Бич я приехал не столько ради прелестей жаркого летнего солнца и океанского прибоя, сколько затем, чтобы дать отдых своему изрядно утомленному рассудку. Ни один человек в этом маленьком городке — типичном курортном поселении, жизнь которого являет собой весьма оживленную картину в летний сезон и почти полностью замирает в остальные месяцы года, — не был мне знаком, и это позволяло надеяться, что мой отдых не будет испорчен чьим-нибудь не в меру докучливым обществом; ибо все, что мне тогда было нужно, — это побыть наедине с собой и не видеть никого и ничего, кроме раскинувшегося перед моим временным жилищем песчаного пляжа и омывавших его океанских волн.
Незадолго до своего появления в Эллстон-Бич я завершил и представил на конкурс проект большой настенной росписи. Я приступил к нему почти год тому назад и все это время трудился как проклятый, не зная ни сна ни отдыха. Но едва лишь высохли заключительные мазки и были смыты краски с последней кисти, как мой измученный организм принялся настойчиво напоминать о том, что ему нужна хотя бы краткая передышка. Мне ничего не оставалось, как уступить его призывам и уехать из шумного города, чтобы обрести покой и уединение на песчаных пляжах Эллстон-Бич. Океан, солнце и песок благотворно подействовали на мое состояние, и уже по истечении первой недели пребывания в Эллстоне я начисто забыл о своем проекте, который еще совсем недавно представлялся мне самым важным делом на свете, — что ни говори, а ведь без малого год я был занят единственно тем, что мучительно ломал голову над сотнями комбинаций цветов и оттенков, впадая в отчаяние от мысли о полной своей неспособности воплотить в красках образы, рождаемые неукротимой фантазией, или, призвав на помощь все свое мастерство, предпринимал бесчисленные попытки обратить неясные тени дерзновенных замыслов в точные формы эскиза, из коего должна была родиться будущая композиция. И все же, несмотря на то что все эти мучительные раздумья, приступы отчаянья и опустошающие душу игры с туманными фантастическими образами, казалось бы, стали уже достоянием пусть недалекого, но все же прошлого, именно они и явились в конце концов первопричиной загадочной истории, что произошла со мною на этих пустынных берегах, — ибо мечты и искания, которые в той или иной мере живут в душе каждого из нас, для меня всегда были чем-то особым: я настолько сливался с ними всем своим существом, что в конце концов они вырастали в моем сознании в нечто гораздо большее, нежели обычная игра воображения. Кто станет отрицать, что подобная природа ума более всего способствует открытию неведомых доселе миров и измерений бытия?
Когда я пытаюсь рассказать обо всем, что мне довелось увидеть, на моем пути возникают тысячи самых неожиданных преград: ведь то, что открывается внутреннему зрению, обычно приобретает в глубинах нашего сознания фантастические формы, но попробуйте слить их воедино с реальностью — и они вмиг утратят свою значимость и органичность. В этом смысле они похожи на проблески видений, что сменяются с быстротою молнии, когда мы мягко проваливаемся в черноту сна. О, эти сновидения!.. Возьмите в руки кисть и попытайтесь запечатлеть их на куске холста — и с него ручьями потекут разноцветные краски. Обычная же наша жизнь написана чернилами, которые слишком уж разбавлены тем, что именуется действительностью, и не годятся для того, чтобы очертить ими образы наших уходящих за пределы реального мира воспоминаний, — ибо стоит лишь освободить наше внутреннее «я» от пут скучной повседневности, как оно тут же дает волю надежно сокрытым внутри нас эмоциям, настолько неистовым и не поддающимся никакому описанию, что, будучи переложенными на обычный язык, они, как правило, лишаются самой своей сути. Величайшие творения человеческого духа берут свое начало в мечтах и видениях, для которых не существует таких понятий, как «линия» или «оттенок». Забытые пейзажи и мрачные земли, так непохожие на сияющий мир детства, вторгаются в наш дремлющий рассудок, чтобы повелевать им до тех пор, пока пробуждение не изгонит их прочь. В иных ночных видениях мы добиваемся для себя вожделенной славы и довольства; в других нам являются неземной красоты образы, что время от времени посещают нас и наяву, — последние приходят лишь на мгновение, а затем улетучиваются как дым, очаровывая нас подобно тому, как средневековых рыцарей очаровывал святой Грааль. Нужно обладать немалыми способностями и очень цепкой памятью, чтобы переложить явления такого порядка на язык искусства, перенеся тем самым выцветшие трофеи неосязаемого мира теней в лоно реальной жизни, — ибо, хотя видения посещают каждого из нас, лишь очень немногие могут касаться их, не повреждая хрупкие крылья, что возносят их над земной обыденностью.
Таким даром ваш покорный слуга, увы, не обладает. Если бы я только мог, я обязательно поведал бы вам о таинственных смутных видениях, которые открывались иногда моему взору подобно тому, как формы людей и предметов, неясные в своем непрестанном движении, открываются порой наблюдателю, пристально всматривающемуся в темноту ночи. Создавая свою настенную роспись (в то время ее проект, наряду с множеством других, дожидался своей участи в здании, для которого был предназначен), я стремился прежде всего уловить следы этого постоянно ускользающего от нас мира теней и запечатлеть их на полотне, и, по-моему, это удалось мне как нельзя лучше. В ожидании решения жюри я то и дело мысленно возвращался к своей работе и — даже находя в ней всевозможные изъяны, что свойственно критически настроенному художнику, — вновь и вновь убеждался, что в некоторых фрагментах, выхваченных моим сознанием из беспредельного мира фантазии, мне удалось почти идеально подобрать сочетание линии и цвета. Однако это стоило мне огромных трудов: работа серьезно подорвала мое здоровье, которое я и надеялся поправить здесь, на океанском берегу. Как уже было сказано, я стремился к полному одиночеству — и именно поэтому для своего временного проживания выбрал (к неописуемой радости домовладельца) маленький домик на довольно-таки почтительном расстоянии от собственно Эллстона. Курортный сезон близился к концу, число туристов в поселке убывало с каждым днем, да и те, кто оставался, не обращали на меня ни малейшего внимания. Некрашеный, потемневший от соленых морских ветров дом, в котором мне предстояло жить, одиноко стоял на песчаном, заросшем бурьяном холме, но, несмотря на значительную свою удаленность от поселка, был все же прочно с ним связан, подобно тому как связан с часами мерно раскачивающийся под ними маятник. Как зверь, нежащийся на солнце, припал он к морскому берегу, а его покрытые толстым слоем пыли окна бесстрастно взирали на пустынную землю, голубое небо и бесконечный океан. Наверное, не пристало рассказчику, стремящемуся донести до сознания своих слушателей суть случившейся с ним истории, так часто прибегать к образным выражениям, излагая относящиеся к ней факты, которые, даже если и не пытаться уложить их в причудливую мозаику фантазий, уже сами по себе будут довольно странны; и все же скажу, что едва лишь я увидел это одинокое строение, как у меня возникла мысль, что его одиночество сродни моему и что дом этот, как и я, должен отчетливо сознавать свою ничтожность перед великим океанским простором.
