Анатолий Маевский
Нерожденные
Нерожденные. (Тип критики М)[1]
Им, настоящим мужчинам,
до конца выполнившим свой Долг.
Нам, и нашим детям:
рожденным и нерожденным.
Посвящаю.
Автор.
Ранним утром 27 апреля 1986 года личный состав вертолетного полка, дислоцированного под Каунасом Литовской ССР, был поднят по боевой тревоге. Приказано было взять с собой "тревожные чемоданы", прорезиненные костюмы и противогазы. Через сорок минут десять тяжелых транспортных вертолетов МИ-6, тяжело клюнув носами, поднялись в сереющее утреннее небо. На бортах — восемьдесят человек летного и технического состава. Курс — Украина, военный аэродром под Черниговом. Это были не учения — все офицеры это прекрасно понимали, хотя реальная боевая задача до личного состава полка доведена не была.
Капитан Николай Рогожин, второй пилот борта 058, изредка поглядывал на своего командира — майора Анисимова, молча и сосредоточенно управляющего полетом вертолета. Они с майором понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда — ведь вместе они провели сотни боевых вылетов в Афганистане, падали, выбирались к своим, но остались живы.
Майор молчал. Его плотно сжатые губы и недовольное сопение, говорили о том, что командир очень напряжен и встревожен.
— Семеныч! — спросил Рогожин майора. — Что за переброска такая? Просто учения?
— Не знаю пока. Сядем в Чернигове — тогда и узнаем. Думаю, что-то серьезное.
Дальше летели, молча, час, другой.
Пролетая над Белоруссией, Рогожин спросил штурмана:
— Петрович! Мы над Гомелем пролетать будем?
— Нет. Пройдем в 80 километрах к западу, а что?
— Светлана моя, жена, в Гомеле сейчас. Отец ее на операцию попал.
— А-а! А пацан твой, Пашка, с кем остался сейчас?
— Мама моя приехала, пока Светланы не будет.
— Понятно. А ты что, хотел сверху глянуть на Гомель?
— Ясное дело. Я там даже бывал пару раз в гостях у тещи с тестем.
— Ну и как?
— О-о-о! Жратвы было..! А выпили с тестем сколько!
Тут в разговор вмешался командир:
— А ну, перестали п…ть!
— Есть! — отрапортовали летчики и недовольно замолчали. Разговор о еде был очень актуален — ведь утром мало кто из офицеров успели позавтракать, поднятые из постели по тревоге.
К полудню полк прибыл на аэродром назначения. На огромном летном поле уже стояли и постоянно прибывали десятки военных вертолетов, в основном транспортники.
К приземлившимся бортам Каунасского полка сразу подъехали автобусы, забрали прибывших летчиков и техников и перевезли их в расположенный неподалеку пансионат завода "Химволокно". Сразу отправили в столовую. Обед был отличный — вкусный и сытный.
— Ребята, а кормят здесь неплохо — пробубнил борттехник 058-го, Мажейко, уплетая котлету за обе щеки.
— Тебе, Мажейко, вся еда вкусная. Твоя жена держит тебя на диете, чтобы брюхо не наращивал, мы знаем, — мрачно сказал штурман Петрович. Офицеры дружно рассмеялись.
После обеда — размещение в пансионате. Всех командиров экипажей вызвали в штаб.
— Э-э-эх, хорошо! Жизнь налаживается! — сладко протянул Рогожин, вытягиваясь на койке в уютной и чистой комнате, выделенной для проживания. И через мгновение он провалился в сладкий сон.
В 17–00 весь личный состав полка собрали на оперативное совещание для постановки боевой задачи и разъяснения ситуации. Было доведено до офицеров, что в работе 4 энергоблока на Чернобыльской атомной электростанции возникла нештатная ситуация. В задачу полка входит сброс в поврежденный реактор различных защитных материалов, которые будут загружаться в вертолеты с технологической площадки в окрестностях города Припять.
В районе работ — повышенная радиация, требующая от экипажей неукоснительного соблюдения индивидуальных мер противорадиационной защиты. Службы радиологического контроля уже развернуты и приступили к работе.
Летать придется столько, сколько прикажут. При наборе установленной дозы облучения, экипажи будут меняться, и выводиться к месту прежней дислокации. За дезертирство, отказ от полетов, пьянство, разгильдяйство — под трибунал. Все как на войне.
Полеты начались на следующее утро. Время подлета до Припяти небольшое. Загружались на большой стройплощадке на окраине города. Десятки грузовиков подвозили мешки с песком, гранитной крошкой, бором и свинцом. Солдаты загружали мешки в вертолеты, которые один за одним поднимались в воздух и летели к разрушенному зданию 4 энергоблока атомной станции. Зависали над кратером разрушенного реактора. Ниже 200 метров опускаться было нельзя — радиация превышала все допустимые для жизни показатели. Сбрасывали вниз, в черное месиво разорванных балок и конструкций, груз и возвращались вновь на погрузку. После каждой сброшенной порции груза над реактором поднималось на десятки метров облако черной пыли и гари, похожее на огромный гриб и вертолеты старались как можно быстрее убраться в сторону от него.
В день экипажи совершали по 12–15 таких вылетов.
Борт 058 был в воздухе весь световой день. После полетов — дезактивация, помывка, смена одежды, дозиметрический контроль, осмотр врача, ужин и сон. Утром — снова полеты. И так день за днем.
Летать было непросто — под сидушками и на полу вертолета — свинцовые пластины, есть и пить нельзя — все вокруг в радиационной пыли. К концу четвертых суток полетов к летчикам стала незаметно подкрадываться слабость и быстрая усталость. Голос сел, кожа на лице стала красновато — бронзового оттенка.
На пятый день полетов, борт 058, совершая очередной подлет к разрушенному энергоблоку, попал в огромное облако внезапного выброса из разрушенного реактора. Все произошло в считанные секунды. Вертолет стал терять высоту.
— Видимость 0! — закричал штурман
— Обороты и тяга двигателей падают. Отказ правого двигателя — отозвался борттехник.
Ручка управления лихорадочно затряслась. Рогожин вцепился в нее судорожной хваткой, пытаясь удержать курс полета.
— Мы валимся на левый борт — неестественно спокойно и четко сказал штурман.
— Леня! Что с двигателями? — спросил командир борттехника.
— Отказ правого двигателя.
— Сбрасывайте груз! — приказал командир.
— Есть!
— Коля! — почти крикнул майор Рогожину. — Держи горизонталь! Не дай нам завалиться!
— Высота 280. Мы падаем, командир — раздался в наушниках ровный голос штурмана.
