(рассказ)
Непонятно - что за суета происходит в немецких окопах. Все надели на головы какие-то маски с огромными глазницами и с хоботами, и стали похожи на бесов из преисподней. Что - напугать хотят?
На то, что к атаке готовятся, не слишком похоже, выходит, опять каверзу удумали. К прапорщику подошёл ротмистр Корнилов:
- Гриша, похоже, газ пускать собрались. Смотри - баллоны выкатывают.
- Что за газ?
- Хлор.
Вот оно что! В войсках было известно - весной немцы атаковали союзников газом, случилось невероятно огромное количество жертв.
- Фёдор Васильевич, нас же обещали снабдить противогазами и каким-то защитным раствором...
- Обещанного, как говорится, три года ждут, Гриша!
А вот приказа командующего фронтом о немедленном штурме немецких позиций ждать не пришлось. В срок пришел приказ, не опоздал. Или опоздал... буквально на несколько часов.
С какой стороны поглядеть.
- Началось, Гриша!
- Вижу...
Со стороны неприятельских окопов поплыли облака жёлто-зелёного дыма.
Прапорщик побледнел:
- Это же верная смерть, ваше благородие!
Ротмистр только дернул усом: приказы не обсуждаются. Хотелось только надеяться, что эта заведомо провальная операция была частью важного стратегического плана. А то умирать как-то глупо будет...
- Мы давали присягу, прапорщик, - Корнилов поднес бинокль глазам. - Надеюсь, Гриша, ты об этом не забыл?
Григорий промолчал.
Солдаты угрюмо наблюдали из-за брустверов, как к ним неумолимо приближается сама Смерть. Кто-то не выдержал:
- Бегём, хлопци!
Корнилов отреагировал мгновенно: развернулся, выстрелил в воздух.
- Застрелю любого, кто побежит!
Угроза возымела действие, паника была подавлена в зародыше. Ротмистр во весь рост встал на бруствер, и с поднятым вверх револьвером скомандовал:
- В ата-аку-у, братцы! За-а мно-ой! - и, уже не оглядываясь, уверенный в том, что рота пойдёт, размашисто зашагал навстречу верной гибели.
Григорий, по привычке крутанув барабан нагана о предплечье, повторил команду ротного:
- В атаку, православные! - и так же, не пригибаясь, пошёл в полный рост.
Мужество командира всегда воодушевляет солдата.
Поначалу неуверенно, затем смелей, солдаты стали выбираться из окопов, перехватывать винтовки наперевес и привычно выравнивать линию строя. Шли молча, в полной тишине, только слышно, как чёрная после дождей грязь чавкает под сапогами.
- Почему не стреляют, Фёдор Васильевич? - негромко спросил Григорий, догнав ротмистра и пристроившись рядом.
- На газ свой надеются, Гриша! - весело ответил ротмистр. - А мы их на штык! Веселей, братцы! На штык возьмём немчуру!
- На штыки, братцы!.. - раздалось и у солдат.
Странная атака: ни выстрела, ни крика, - тишина. Только клубы страшного тумана приближаются. Фронт тумана шёл по косой: облака уже приближались к левому флангу, до правого еще было далеко.
Когда клубы газа достигли левого фланга, солдаты начали спотыкаться и падать. Кто-то попятился. Ротмистр выстрелил в сторону немецких траншей и закричал:
- Беглы-ым, аго-онь!
Команду продублировали взводные с отделёнными. Стреляли больше для поднятия духа, чем на поражение - уверенный в том, что русские до них не дойдут, неприятель из окопов почти и не высовывался. Практика показала что газ - помимо боевых достоинств обладает и мощным психологическим эффектом. Часто войска союзников, только завидев выпускающиеся из баллонов струи жёлто-зелёного дыма, в панике обращались в бегство.
По мере вхождения атакующих в желтовато-зелёный туман, цепь редела. Григорий посмотрел на правый фланг, там наблюдалось волнение: командиры угрожали оружием и гнали в атаку упирающихся солдат, которые поняли, что их ждёт, - жажда жизни оказалась сильнее позора отступления. Погибнуть в бою, поймав шальную пулю, или штык в грудь - это куда ни шло. Но идти в ядовитый дым, как кур в ощип...
Двоих, кажется, застрелили.
- Агонь, агонь! - щёлкая курком револьвера с уже опустошённым барабаном кричит прапорщик. - А-агонь, братцы!
- Молодец, Гриша! - одобрительно рявкнул ротмистр. - А теперь советую зарядить револьвер, прапорщик! Всякое бывает!..
Туман неумолимо приближался к Григорию.
«Раствор... раствор...».
Корчась в страшных муках, упал третий от него солдат, схватившись обеими руками за горло, споткнулся второй, ближний...
«Как странно, воздух будто посвежел... Ветер? Глядишь, снесет в сторону». Григорий вынул из кармана платок, сунул в жидкую грязь под ногами, быстро прижал к лицу, и тут же все нутро пронзило нестерпимо жаркое пламя.
Подкосились вмиг ослабевшие ноги, упал...
- Где огонь, Гриша? - у кровати стояли не на шутку встревоженные мать с молодой кухаркой Евдокией. - Опять что-то страшное приснилось?
- А? Где я?!
- Дома ты, Гриша. Уже с месяц как дома, сынок.
- Прости, мама... - Григорий, тряхнув чёрными кудрями, откинул одеяло в сторону, сел. - Дымом что-то пахнет.
- Да это соседи с вечера печку затопили, Гриша. Чего это они? Вроде лето на дворе. Евдокия, закрой окно, в самом-то деле - сюда затягивает! Спи, сынок, спи...
Мать нежно погладила сына по плечу, на выходе из комнаты Евдокия быстро глянула на молодого хозяина странным взглядом, и обе вышли из комнаты.
- Покоя не можешь найти, Григорий Павлович?
Гриша обернулся. Кухарка, раскидывая овёс перед толкущимися под ногами, кудахчущими курицами, смотрела на него тем же странным взглядом, что и ночью.
Сунув руки в карманы, Григорий ответил:
- А с чего это у меня покоя нет, Евдокия?
- Так ведь Настя к другому ушла, пока вы, Григорий Павлович, войну воевали!
Вроде не шутит, взгляд серьёзный. Или намекает на что? Руки в карманах
сжались в кулаки:
- Твоё какое дело?
- Так ведь жалко мне вас, места себе не находите.
- Ты, Евдокия, знай - курей да свиней корми, а в своих делах я сам разберусь!
- Револьвертом? - несмотря на полуденную жару, почудилось, будто всего обдало холодом - «откуда она знает?», - Такие дела оружием не делаются, Григорий Павлович!
-Да пошла ты!..
Уже находясь на крыльце дома, услышал:
- Я зла не держу. Ежели что, подходите, завсегда подмогну...
Тяжелее ночных кошмаров о войне, терзавших его ночь через ночь, стало известие - Настя не дождалась, ушла к другому. «Другой» - это сын известного в городе купца Онуфриева - Иннокентий.
Каждый вечер перед сном, сидя на кровати, Гриша долго крутил барабан револьвера о предплечье. Устремив пустой взгляд в никуда, отставной прапорщик рисовал в своём воображении картины страшной мести. Вот поздним вечером, дождавшись молодожёнов с прогулки, он хладнокровно убивает их на пороге собственного дома. Бах! Бах! Два выстрела - в упор. А вот, ворвавшись ночью в их комнату, застает в исподнем в постели и стреляет, стреляет, стреляет!.. Стреляет до тех пор, пока не закончатся патроны в барабане, а курок не начнет щёлкать вхолостую, как в той безумной атаке…
