Галина Владимировна Бахмайер
Черная птица
Она с самого начала показалась мне немного странной. А «двинутая» — так легкомысленно назвала ее бывшая одноклассница — девушка моего друга Димки. При этом Наташка охотно признала, что Сонька на самом деле хорошая, умная и добрая, только немного не от мира сего. Рассказала, что они проучились вместе до четвертого класса, и все эти годы Соньку в школу водила бабушка — буквально за руку, подолгу что-то внушая перед тем, как отпустить в класс. Над Сонькой за это посмеивались. Она не обижалась, только улыбалась, грустно так. Никогда ни с кем не ссорилась, если пытались обидеть — просто уходила. Но и подруг у нее особо не водилось, почему — неизвестно.
— А после четвертого класса Соньку отправили в какую-то спецшколу, — сосредоточенно подкрашивая губы перед зеркалом в коридоре, добавила Наташка.
— В какую? — с любопытством поинтересовался Димка.
— А, не знаю. Где-то далеко, в другом городе. Какой-то интернат.
— Интернат? — удивился я. — А родители?
— Да есть родители, есть, — отмахнулась Наташка. — Просто взяли и отправили.
Сказали, что ей там будет лучше, спокойнее, что там все дети такие же, как она,
— Наташка хихикнула и, взяв нас с Димкой под руки, снова потащила в школьный зал, где шла последняя перед каникулами дискотека. — Ну что, Лень, познакомить вас, или передумал?
Я не передумал. Наоборот, мне стало интересно, за что нормальную девчонку при живых родителях отправили в интернат. К тому же Сонька была довольно симпатичной.
Миниатюрная, кукольная фигурка и личико сердечком. Темные, почти черные волосы и ярко-зеленые глаза — я в жизни не встречал такого сочетания. Только в кино, но у актрис же для съемок всегда линзы, это любому известно.
* * *
— Леня, — представился я, широко улыбнувшись — девчонкам, вроде, это нравится — и непонятно зачем брякнул: — Я тут не учусь, я просто за компанию.
Димка с Наташкой заржали, как парочка идиотов. А она даже не улыбнулась.
Спокойно, без малейшего жеманства, так свойственного ее бывшей однокласснице, посмотрела на меня своими глазищами — точно изумрудами сверкнула, и ответила:
— Софья. Я тоже за компанию.
Вот тут-то она меня впервые удивила. При ее внешности недокормленного котенка я ожидал, что она свое имя еле-еле пискляво мявкнет. Но ее голос оказался неожиданно глубоким, сильным и хорошо поставленным. С того момента я почему-то стал смотреть на нее совсем другими глазами. Словно что-то подсказывало мне — эта девушка совсем не такая, какой кажется, и уж точно не такая, как о ней говорят.
Пока мы танцевали, я болтал без умолку, в основном, всякую ерунду — про друзей, про свой мотоцикл. Она потрясающе умела слушать. Не просто слушать — она внимала, как никто другой. Девчонки обычно любят поговорить про себя любимых, а она вдруг принялась расспрашивать меня про мотоцикл. И такие странные вопросы задавала — а что такое сцепление, трансмиссия? Ну кто, скажите, кто не знает, что такое сцепление? Я объяснил, но она, кажется, не совсем поняла.
Короче, мы ушли с этой дискотеки, где грохот музыки мешал разговаривать, и гуляли по улицам почти до самого утра. И я, наконец-то, решился спросить:
— А почему ты в интернате живешь? Что у тебя за спецшкола такая?
Она посмотрела на меня так испуганно, что я поспешил добавить:
— Мне просто Наташка рассказала… Нет, если не хочешь, не говори.
Тут нам встретились мои знакомые ребята, и я отвлекся поздороваться, отошел. А она все это время, похоже, обдумывала, что ответить. И когда я вернулся к ней, сказала:
— Школа как школа, просто мы там немного изучаем разные предметы по интересам, по способностям. Астрологию, нетрадиционную медицину…
Софья снова умолкла, и я решил, что она боится выглядеть в моих глазах той самой "двинутой".
— Здорово! Если заболею, вылечишь без таблеток?
Я сказал это просто, чтобы разрядить обстановку. А она ответила неожиданно серьезно:
— Вылечу. И гораздо быстрее таблеток.
Тут я понял, что она совершенно не стыдится своего интерната, даже гордится им.
И, памятуя об ее испуге, пообещал ни о чем больше не расспрашивать.
* * *
Следующая неделя имела все шансы стать незабываемой. Мы с Софьей встречались почти каждый вечер. Катались на мотоцикле… Она сказала, что в детстве видела их только издали, а в интернате вообще нет никакой техники. Никогда не забуду, как она впервые села позади меня, испуганно вцепившись в мою футболку, когда взревел мотор. А как садилась! Была в джинсах, но машинально схватила руками пустоту, словно подбирая длинный, широкий подол. Помнится, я тогда еще подумал, что в интернате их, наверное, заставляют носить какие-нибудь бесформенные балахоны — уж очень было похоже.
Сначала я ехал потихоньку, ощущая, как Софьины пальчики постепенно расслабляются.
А потом она обняла меня и положила голову мне на плечо. Я от радости дал по газам, мотоцикл рванул, Софья охнула и прижалась крепче. Но уже через минуту, когда мы разогнались по ровной трассе, она неожиданно села ровно, расцепила руки и раскинула их в стороны, воскликнув:
— Я лечу! Лечу! Я так люблю летать!
— Держись! — прокричал я, но она только рассмеялась. Я еще ни разу не слышал от нее такого счастливого смеха. Если честно, мне даже показалось, что ей знакомы скорости, какие моему старенькому железному коню и не снились. Но сколько я потом не разгонялся, такого беззаботного смеха, как в первый раз, мне больше слышать не доводилось.
В тот самый день я под страхом смерти взял у Стаса его новехонький "BlackBird".
Машина — зверь. Я уже давно просил покататься, но отец запрещал Стасу давать кому-либо мотоцикл. Меня аж зло разбирало — сам Стас ездил еле-еле, боялся скорость превысить лишний раз, и спрашивается — вот зачем этому хлюпику такой мощный агрегат? Нет, это не зависть… Хотя, да, наверное, зависть. Но я же не для себя просил.
Узнав, что я хочу покатать Софью, Стас удивился.
— Да девчонки скорости боятся!
— Моя не боится! — гордо ответил я. — Моей дай крылья — она полетит.
Короче, я поклялся всем на свете, что верну «BlackBird» в целости и сохранности, помытым и заправленным под завязку. Не вопрос. Стас заодно расщедрился на пару радиосвязанных гоночных шлемов. Я был на седьмом небе и предвкушал подняться до восьмого.