Монтегю Джеймс - В назидание любопытным

На восточном побережье есть небольшой городок, который носит имя Сибург. Он не слишком изменился со времен моего детства. Загаченные болота на юге, вызывающие в памяти первые главы «Больших надежд»,[1] сплошные луга на севере, плавно переходящие в вересковую пустошь. Вереск, затем хвойные леса и, наконец, совсем далеко от морского берега, заросли можжевельника. Длинная морская набережная и улица, которая начинается сразу за большой каменной церковью с мощной широкой колокольней, смотрящей на запад и завершающейся звонницей о шести колоколах. Мне никогда не забыть, как они звучали в знойном августовском воздухе, когда наша компания неторопливо перемещалась по белой от пыли дороге в сторону церкви. С каждым шагом мы оказывались все выше: церковь стояла на вершине не слишком высокого, но крутого холма. В жару колокола звонили сухо и резко, но как только зной спадал, а воздух становился мягче, их звук приобретал плавность и становился намного сочнее. Рядом с дорогой пролегали железнодорожные рельсы, которые немного дальше упирались в небольшой вокзальчик. У входа в вокзал нас встречала нарядная белая ветряная мельница. Такая же мельница стояла почти на самом берегу в южном конце городка. Были еще мельницы на возвышенности, расположенной к северу от Сибурга. Были симпатичные домики из ярко-красного кирпича, крытые шифером… Но к чему я перегружаю свой рассказ всеми этими малоинтересными подробностями? Ничего не могу с собой поделать: стоило слову «Сибург» оказаться на бумаге, как они толпой устремились к кончику пера. Хочется верить, что в этой давке я сумел правильно выделить те детали, которые действительно имеют право выйти на бумажные просторы… Но не будем отвлекаться, картина еще не закончена.

Пойдем прочь от моря и городка, мимо станции и свернем вправо. Здесь параллельно железнодорожному полотну проходит песчаный проселок. Он плавно поднимается на небольшую возвышенность. По левую руку — мы сейчас движемся на север — оказывается вересковая пустошь, которую мы уже видели; справа, со стороны моря, — полоса старых елей, изрядно потрепанных ветром, но сохранивших пышность ветвей. Они стоят наклонно — такова участь всех деревьев, рискнувших вырасти вблизи морского берега. Достаточно мельком увидеть их из окна проходящего поезда, чтобы понять, что морские ветра имеют привычку бушевать где-то рядом. На вершине невысокого холма мы расстаемся с елями: их шеренга разворачивается и поспешно удаляется по горному кряжу в сторону моря. Кряж завершается увенчанным короной из елей четко очерченным курганом, царственно возвышающимся над лугами, поросшими сорной травой. В жаркий летний день здесь можно замечательно отдохнуть, умиротворенно поглядывая на синюю гладь моря, белые мельницы, красные домики, ярко-зеленую траву, неопределенного цвета колокольню. Отсюда видно даже расположенный на юге маяк.

Я уже говорил, что знаю Сибург с детства. Но между детскими впечатлениями и тем, что случилось недавно, пролегла целая пропасть лет. Я по-прежнему неравнодушен к этому городку, и меня интересует все, что с ним связано. Историю, которую я хочу вам рассказать, поведал мне человек, которому незадолго перед тем я смог оказать одну услугу — достаточно важную для того, чтобы он мне доверился.

— Я неплохо знаю эти места, — сказал он. — Весной я много раз бывал в Сибурге — играл в гольф. Обычно мы останавливались в «Медведе». Мы это я и мой друг Генри Лонг, вы его, наверное, знаете. (Шапочно, сказал я.) Мы предпочитали брать номер с общей гостиной, где и проводили большую часть времени. После его смерти меня совершенно не тянет в Сибург. Да и неудивительно, пожалуй, после того, что случилось в последний раз.

Это было в апреле 19** года, и так получилось, что кроме нас двоих в гостинице практически никого не было. Все коридоры и холлы пустовали. Тем большим было наше удивление, когда после ужина дверь нашей гостиной открылась и в проеме возникла голова молодого человека. Мы видели его не в первый раз. Это был бледный, как кролик, субъект, со светлыми волосами и почти такими же светлыми глазами, но не такой противный, как можно подумать. Поэтому в ответ на его «Прошу прощения, я не знал, что эта гостиная занята» мы не стали рычать «Как видите». Напротив, Лонг (а может, это был я, не важно, в общем, кто-то из нас) сказал: «Входите, пожалуйста». — «Спасибо», — сказал он с видимым облегчением. Было совершенно очевидно, что ему нужна компания, а поскольку это был очень здравомыслящий молодой человек — не из тех, кто только и ждет случая, чтобы поведать вам во всех подробностях историю своего рода до тринадцатого колена, мы предложили ему располагаться и чувствовать себя как дома. «Похоже, вы считаете, что в других местах здесь немного скучновато», — сказал я. Да, он так считал. И был в высшей степени благодарен нам за проявленное радушие.

И так далее. Покончив с изъявлениями охвативших его добрых чувств, он сделал вид, что погрузился в книгу. Лонг раскладывал пасьянс, я писал. Через несколько минут стало очевидно, что наш гость пребывает в состоянии крайнего душевного волнения, во всяком случае, изрядно нервничает. Его нервозность передалась и мне. Я отложил бумаги и решил поговорить с ним.

После обмена несколькими репликами, которых сейчас уже не вспомнить, в его речи появились доверительные интонации. Он начал примерно так: «Не знаю, что вы обо мне подумаете, но со мной действительно приключилось нечто из ряда вон выходящее». — Я посоветовал ему что-нибудь выпить для поддержания духа и выпил вместе с ним. Приход официанта заставил нас временно прервать разговор (причем мне показалось, что мой собеседник чуть ли не подпрыгнул от испуга, когда открылась дверь), но вскоре молодой человек продолжил рассказ о своих проблемах. Он никого не знает в этом городке кроме нас, — во всяком случае, ему известны наши имена и род занятий (правда, в дальнейшем выяснилось, что в Сибурге у нас есть один общий знакомый), а ему крайне необходимое кем-нибудь посоветоваться. Если мы не против, конечно. Разумеется, мы оба сказали: «Ничуть не против», — а Лонг наконец оторвался от карт. Мы приготовились внимательно выслушать, в чем со-, стоят его затруднения.

— Это началось, сказал он, — уже больше недели назад. Я решил съездить на велосипеде во Фростон — это всего в пяти-шести милях отсюда, — чтобы осмотреть тамошнюю церковь. Меня очень интересует архитектура, а там есть один очень симпатичный портик с нишами и щитами. Я достал фотоаппарат и начал снимать, когда ко мне подошел сторож, который как раз закончил прибираться в церковном дворе. Он спросил, не хочу ли я заглянуть внутрь здания. Я сказал «да», он вынул ключ и впустил меня. Внутри почти ничего не было, но я сказал старику, что церковь просто прелестна и что он хорошо следит за ней. «Но, — сказал я, — портик у входа, пожалуй, самая интересная часть здания». Мы как раз вышли на улицу, и старик сказал: «О, да, сэр, портик прекрасен. А знаете ли вы, сэр, что символизируют вот эти латы?»