Андрей Гальперин - Из глубины

"Севан" выскочил из тумана неожиданно. Семен опустил багор и с досады плюнул.

— Глуши, отловились. Инспекция…

Из рубки выскочил перепуганный Шрам, и беспомощно уставился на рыбу, сваленную кучей на палубе.

— Молдаван, может это… Того… За борт смайнаем?

— Фиг… Не успеем. — Гиба остановил барабан лебедки и вытер руки об грязные клеенчатые

штаны… — Малым ходом подошли, собаки… Слили нас, Семен. Бля буду, Рыжий слил… Хрен бы они нас по такому туману нашли…

— Все, поздно трещать… Попали яйца в клещи…

Баркас вяло покачивался на легкой зыби. Семен, косо глянул на полупустые ящики с сетями, пнул ногой только что выпотрошенного катрана, и сложив ладони рупором, заорал:

— Игнат Тимофеевич! Добро пожаловать, мать вашу…

"Севан" приблизился, глухо стукнули кранцы, молодой незнакомый матрос перепрыгнул на борт

баркаса и закрепил конец. Пожилой мужчина, в форме рыбинспектора, хитро улыбаясь в пышные усы, осторожно шагнул на планширь.

— Сеня, Сеня… Так и накручиваешь себе срок… Ведь предупреждал я тебя…

— А мне, Игнат Тимофеевич, понимаете, семью кормить надо… Деток малых… Теща, вот,

приболела… — Молдаван подал инспектору руку и помог спуститься на баркас.

— Знаю, Семен, знаю… У всех дети… У всех теща… Улов я вижу у тебя сегодня знатный…

— Какие нынче уловы, Игнат Тимофеевич? Так, чтоб с голоду не помереть…

— Угу… Катранчика ловим, Семен? Камбалка, смотрю, попадается… Может и колючий есть, если поискать?

Семен вытрусил из мятой пачки сигарету, прикурил и уселся прямо на мокрые сети.

— А и поищи, Тимофеич, поищи. На то тебе и власть дана. Но честно скажу — голый я. Нема колючего, выбрали всего. У кума своего, спроси, у Рыжего. Он-то про белугу и осетра все знает. На Чонгаре барыги за его сети лбами асфальт оббивают, в молитвах. А я сегодня, между прочим, только пол-лавы сетей достал. И, гадом буду, аханы мои твой кум пересыпал, отрезал и смайнал к Нептуну. Так что ни рыбы, ни сетей, ни денег…

Инспектор, благодушно улыбаясь, пошурудил багром в куче выпотрошенной рыбы, заглянул в ящик с солью, сунул нос под палубу, дошел до бочек с соляркой, где лежал кучей сваленный брезент, откинул рваный, в бурых пятнах край и поморщился. Из-под брезента показался серый изогнутый плавник.

— Ты чего это, Волошин, сдурел? Чего сразу не выбросил?

Рыбаки закурили, мрачно поглядывая на мертвого дельфина. Молдаван подошел к инспектору и склонился над брезентом.

— А чего выбрасывать? Не целый ведь. Мне собак кормить надо, а тут им жратвы на неделю.

— Да? Странно как-то. Хотя, погоди… — Инспектор оглядел рваные раны на животе животного. — Совсем свежий, а брюшина разорвана. На сети не похоже…

— Да в ахан, Тимофеич, гадом буду! В самый край, где сети оборваны! Вот гляди, — Молдаван ткнул пальцем в ровные порезы в районе хвоста.

— Ну да хрен с ним, Семен. Ты мне лучше вот что скажи… — Тимофеич задернул брезент и подошел к набранным сетям. — Бирок на сетях нет. Лицензия у тебя на ската. Не на камбалу. И не на катрана. Но, я не вижу лисы, ни кота. А вижу дохлого дельфина. Что скажешь, браконьер?

Гиба и Шрам молча сидели на вонючих ящиках, Молдаван всмотрелся в их угрюмые злые лица и невесело рассмеялся.

— Что скажу? Да хрена ли мне говорить вообще, Тимофеич? Денег заплатить тебе у меня нет. Половину сетей сегодня я потерял. Мужики вон, второй месяц по другим бригадам по ночам сети перебирают, что бы семьи кормить. Валера даже пить бросил, потому как не за что. Что мне тебе сказать?

— Ох не то ты говоришь, Семен. Не то… — Туман поредел, южак потянул легкую зыбь, в серо-голубой вышине как-то одновременно тупо заорали чайки. На "Севане" копошился незнакомый матрос. Тимофеич поиграл желваками, глядя на окровавленный брезент. — И деньги мне твои не нужны. Я тебя, барбоса криволапого, с малых лет знаю. Отца твоего знал, вместе рыбачить начинали. Хороший мужик был, добрый. Знаю я, что никогда ты в нерест на лов не выходил, и "пистона"* ты на борт никогда не брал, значит совесть есть у тебя, никуда не делась. Уважаю тебя за это. Сети потерять — горе тебе. То, что рыбу берешь без разрешения, горе мне. У тебя бригада голодная и семьи их, у меня отчет и план годовой, по поимке таких как ты.

Инспектор, кряхтя перекинул ногу через борт, перехватил леера и шагнул на "Севан".

— Что же мне делать с тобою, Семен?

Молдаван, пряча глаза, пожал плечами.

— Лады, Волошин… Три тонны ската сдать государству должен? Должен. Значит сыпь по саям и лови лису. Поймаешь что другое — твое дело, хочешь выпускай, хочешь — сам, знаешь, не маленький. Но, прихвачу еще раз на глубине — накажу. Завтра придешь в контору, возьмешь бирки на сети. А хвостатого… — Тимофеич поскреб щеку, словно раздумывая. — Хвостатого тащите сюда. Заберу его на станцию, ученым отдам. Собакам каши сваришь, по миру не пойдешь…

В одиннадцатом часу тяжелое желтобрюхое солнце перетащило себя через хребет, и тут же просочилось длинными жгучими лучами сквозь прорехи в покрывале виноградных листьев и заплясало по двору ехидными длинноухими зверьками. Утренний туман уполз куда-то в горы, ему на смену, переваливаясь и клубясь нездоровым маревом, потянулась июльская жара. Сразу стало невыносимо душно, захотелось куда-нибудь скрыться, в гроты, в пещеры, туда куда прячется от солнца туман.

Николай отложил толстую монографию в мятом картонном переплете, смахнул бисеринки пота со лба и вдруг понял, что свежая, только что надетая белая итальянская рубашка самым отвратительным образом напиталась потом и прилипла к спине. Это было неприятно. Николай встал с плетеного кресла, с отвращением стянул мокрую рубаху и направился в дом. Проходя мимо летней кухни он на мгновенье задержался. За перегородкой из желтого ребристого пластика гремела посудой Маша.

"Так. Сейчас в душ, потом переодеться, забрать Машку и на море. На море. Там спасение. И хрен с ним, с обедом, с работой, пропади она пропадом".

Но, уже в полусумраке комнаты Николай явственно осознал, что никакого моря до самого вечера не будет. Во-первых, лоботрясы с испытательной станции должны были привезти результаты анализов. Во-вторых, Вера с Игорем ушли с соседскими детьми в Балку, и их возвращения необходимо дождаться обязательно. В-третьих, сегодня должен приехать Максим сотоварищи, близкие родственники и прочая, и этот момент тоже пропустить нельзя никак, ибо встречать старость потом придется в живописных развалинах.

Николай, бурча нехорошие слова в адрес крымской жары, академиков и пенсионного фонда, стянул штаны, потом отыскал полотенце и купальные шлепанцы и направился в душ.