Полагаю, некоторое время назад я имел удовольствие поведать вам историю, приключившуюся с моим другом по имени Деннистоун, когда он занимался поисками произведений искусства для пополнения коллекции музея Кембриджа.
Хотя по возвращении в Англию он отнюдь не стремился предать случившееся с ним широкой огласке, однако это происшествие не могло не стать известным немалому числу его друзей и, среди прочих, джентльмену, руководившему в то время художественным музеем другого университета. Следовало ожидать, что в силу близости его профессиональных интересов к сфере деятельности Деннистоуна рассказ произведет на него сильное впечатление и заставит ухватиться за любое толкование, которое позволило бы счесть возможность хотя бы малейшего участия в подобных событиях его самого совершенно невероятной. В действительности, однако, он утешал себя тем, что возня с древними манускриптами не входит в его обязанности: это дело Шелбурнианской библиотеки. Пусть специалисты по рукописям, коли им угодно, рыщут по темным закоулкам Европы в поисках письменных памятников, он же, с немалым удовольствием, посвятит все свое внимание пополнению принадлежавшего его музею и без того непревзойденного собрания английских топографических планов и гравюр. Увы, оказалось, что темные закоулки попадаются повсюду, и даже занимаясь привычным и близким делом, можно столкнуться с чем-то совершенно неожиданным. Как и случилось с мистером Уильямсом.
Всякий, хоть немного интересовавшийся коллекционированием топографических планов знает, что в этом деле не обойтись без помощи одного лондонского торговца. Мистер Дж. У. Бритнелл регулярно и часто издает превосходные, постоянно обновляющиеся каталоги с великолепной подборкой планов, карт, чертежей, а также старинных гравюр и эскизов, изображающих особняки церкви и городки Англии и Уэльса. Разумеется, ознакомление с этими каталогами относилось к азам деятельности мистера Уильямса, хотя, в силу того что музей уже располагал чрезвычайно богатым собранием графических материалов, для мистера Бритнелла он являлся скорее постоянным, чем слишком уж выгодным покупателем, ибо стремился не столько разжиться раритетами, сколько заполнить еще имевшиеся в коллекции пробелы.
И вот в феврале прошлого года в музее, на письменном столе мистера Уильямса появился очередной выпуск каталога магазина Бритнелла, к которому прилагалась отпечатанная на машинке записка следующего содержания:
Милостивый государь!
Осмелюсь предложить Вашему вниманию лист № 978 из прилагаемого каталога, каковой лист мы с радостью пришлем Вам для ознакомления.
Искренне Ваш, Дж. У. Бритнелл
Для мистера Уильямса найти в прилагаемом каталоге № 978 было (как отметил он про себя) делом одного мгновения. Под указанным пунктом имелась следующая запись:
978 — Интересная гравюра в технике меццо-тинто[1] неизвестного происхождения с изображением усадебного дома. Начало века. Размер 15 на 10 дюймов, в черной рамке. Цена 2 фунта 2 шиллинга.
Описание не сулило ничего особенного, да и цена казалась слишком высокой, однако поскольку мистер Бритнелл, несомненно знавший свое дело и своего покупателя, счел гравюру заслуживающей его внимания, мистер Уильямс послал ему открытку, предложив среди нескольких других чертежей и гравюр из того же каталога направить ему для ознакомления и этот лист. Затем, не испытав ни радости, ни досады, он вернулся к повседневным трудам.
Всякого рода посылки непременно прибывают на день позже, чем вы ожидаете, и я не погрешу против истины, сказав, что пакет от мистера Бритнелла отнюдь не стал исключением из этого правила. В музей его доставили в субботу с дневной почтой. Поскольку на работе мистера Уильямса не было, а жил он на территории колледжа, служитель отнес посылку на его квартиру, чтобы ему не пришлось ждать до понедельника возможности ознакомиться с содержимым и отослать назад материалы, которые он не станет приобретать. Там-то он и нашел ее, когда пришел домой с другом, собираясь попить чаю.
Помимо других, не имеющих значения для моего повествования материалов, в посылке находилась довольно большая, заключенная в черную рамку гравюра в технике меццо-тинто, краткое описание которой, данное в каталоге мистера Бритнелла, я уже приводил. Ниже к нему будут добавлены некоторые подробности, но я не надеюсь, что благодаря моему рассказу вы составите о ней столь же отчетливое представление, какое имею я, видевший ее воочию. Множество гравюр, способных на первый взгляд показаться чуть ли не точными ее копиями, и по сей день можно увидеть висящими в гостиных старых трактиров или в коридорах не затронутых бегом времени сельских помещичьих домов. То было заурядное меццо-тинто, а заурядное меццо-тинто возможно представляет собой худшую разновидность гравюры как таковой. Весь лист занимало развернутое изображение не слишком большого усадебного дома постройки прошлого века с тремя рядами заключенных в скользящие рамы гладких окон, имевшего парапет с шарами или вазами по углам и небольшой портик в центре. По обеим сторонам дома теснились деревья, а заметное пространство перед ним занимала лужайка. Никаких надписей, кроме пометки А. У. Ф., на узких полях не имелось. В целом лист производил впечатление работы любителя. Какими соображениями руководствовался мистер Бритнелл, запрашивая за подобную вещь 2 фунта 2 шиллинга, мистер Уильямс не мог даже вообразить.
Не без раздражения перевернув гравюру, он обнаружил с обратной стороны бумажную наклейку. Левая половина ее была оторвана, а на оставшейся части сохранились расположенные в две строки буквы: …нгли-Холл на одной и …ссекс на другой.
Пожалуй, решил он, прежде чем вернуть гравюру мистеру Бритнеллу вместе с нелицеприятными замечаниями относительно его оценки предлагаемых материалов, стоит попробовать с помощью географического справочника уточнить, что же здесь изображено.
Поскольку уже стемнело, мистер Уильямс зажег свечи, заварил чай и угостил друга, с которым перед этим играл в гольф (по моему убеждению, руководители университета, о котором я пишу, в свободное время предаются именно этому занятию). Попивая чай, друзья вели разговор, содержание которого любому знатоку гольфа понятно без лишних слов, тогда как утомлять его пересказом тех, кто в гольф не играет, автору не позволяет совесть.
Высказав свое мнение относительно иных ударов, которые могли быть куда лучше, и иных игроков, везение коих превосходило все, на что смертный вправе рассчитывать, гость — назовем его профессором Бинксом — взял заключенную в рамку гравюру и поинтересовался:
