– Как думаешь, что чувствует шестилетний ребенок, когда его отец не вылезает из зоны, а мать постоянно пьет, собирая у себя дома всякую рвань?
Гуфизаерзал на лавке, словно сидел голой задницей на наждачном листе.
– Ну? – мягко произнес я.
– Ну?! – переспросил меня Гуфи, и глаза его сверкнули злобой. – Сортиры на вокзалах были в сто раз чище, чем наша квартира! Не было того алкаша в нашем районе, который не зашел бы к нам в гости! Но даже не это самое худшее. ОНИ ЕЕ ТРАХАЛИ! Трахали мою мать, да, они трахались, как какие-то кролики! – взвизгнул он. – А она только смеялась, когда они это делали, видела, что все этопроисходит на моих глазах, предлагала мне тоже попробовать…
Не веря своим ушам, я ошеломленно уставился на Игоря. Ольга тоже смотрела на него во все глаза.
Гуфитем временем задрал рукава своей рубашки, и я с ужасом увидел на его предплечье несколько бесформенных рубцов бордового цвета.
– Это было просто развлечение. А что? Что может быть смешнее, чем тушить сигареты, используя вместо пепельницы твою кожу?
Он, видимо, не ждал наших комментариев и продолжил:
– Однажды они задушили нашу кошку за то, что она сделала лужу, а кто-то из них наступил в нее. Перед этим они избили ее ногами до кровавой рвоты, а после выкинули ее в окно, как банановую кожуру. Как ты думаешь, каково это, когда тебе нечего есть и ты идешь на улицу просить еду у соседских детей, а они в ответ смеются, обзывая тебя недоношенным ублюдком, и распевают песни, что твоя мама – тупая шлюха? Ты желаешь только одного – взять топор и зарубить всех к чертям собачьим.
Гуфи взял дрожащими руками рюмку и, одним махом выпив ее, поморщился.
– А в один прекрасный день, – лицо его приняло жесткое выражение, – она опять напилась, после чего завалилась спать прямо на полу. Потом пришли они. Дверь была открыта, да ее никогда и не закрывали, наша квартира, если тот свинарник можно было назвать квартирой, всегда была открыта для всех, – Игорь невидяще смотрел перед собой, – я даже не уверен, был ли у нас ключ от двери.
Игорь замолчал, по его лицу снова заструились слезы.
– Они делали это с ней, когда она была мертвецки пьяна, когда она спала, делали при мне, понимаете?! Хоть убей меня, но я не могу понять, как можно спать и храпеть, когда тебя дрючат во все мыслимые и немыслимые дыры?! А когда она проснулась, они стали требовать у нее деньги, а откуда у нас тогда были деньги? Мать перезанимала их у кого только можно…
Мы молчали. В подобных случаях человека нельзя перебивать или останавливать, иначе он снова замкнется в себе, словно улитка в своем домике, ему необходимо выдавить из себя все тяжелые воспоминания, как выдавливают застарелый гнойник. Любое сказанное слово, даже успокаивающее, будет лишним.
Ольга вздохнула.
– …тогда они стали ее бить. Били долго. – Слова Игорю давались с большим трудом. – А она только мычала и звала отца, а потом меня. Вспомнила… – горько произнес он и потянулся за бутылкой.
Ольга неуверенным движением хотела ее убрать, но я мягко остановил ее.
– Я убежал в ванную и спрятался под раковиной, я кричал от страха. Крики матери доносились еще долго, но постепенно становились все тише и тише. Вскоре она затихла совсем, и я услышал чей-то смех… – Он опустил голову.
– Они переворошили всю квартиру, но что там можно было найти, кроме старых, никому не нужных засаленных вещей и пустых бутылок? Вскоре они ушли… Когда я решился выйти из ванной… – Игорь запрокинул голову и сделал глоток прямо из горлышка бутылки, – я зашел в комнату… Там везде была кровь. Очень много крови.
Игорь помолчал. Сняв очки, он теребил дужку, смотря перед собой.
– Комната была похожа на лавку мясника. Пол, диван, стены, даже потолок – все было в крови. Как будто открывали несколько бутылок шампанского, взболтав перед этим, а вместо вина там оказалась кровь. От ее лица почти ничего не осталось – они били ее сковородкой, в голове была дырка, через которую мог вылезти новорожденный, и там было что-то желтое… – Последние слова были произнесены шепотом.
Ольга крепко сжала мою руку, лицо ее побледнело. Далеко в лесу раздался протяжный вой шакала, заставивший ее вздрогнуть.
Гуфи посмотрел отстраненным взглядом в сторону воя, мигнул и продолжил:
– Я видел, что она еще дышит, тяжело, хрипло, но дышит. Из ее рта выплескивалась кровь, на подбородке – обломки зубов; теперь я знаю, что ей переломали ребра, одно из которых наверняка проткнуло легкое… Все это я помню и сейчас… Потом она затихла. Я кинулся к двери, но они закрыли ее снаружи, тогда я выбежал на балкон, я кричал, я звал на помощь, мне было так страшно, что я подумывал выпрыгнуть с восьмого этажа. Но никто не пришел ко мне, понимаете, никого не интересует маленький мальчик из неблагополучной семьи, у которого папаша в тюрьме, а мать – беспробудная пьяница, мальчик, для которого получать подзатыльники и зуботычины – обычное дело. Кому нужны эти проблемы? – Голос Игоря сорвался. – Опять у Гульфиков пьянка, скажут соседи и махнут рукой, услышав мои вопли.
На черном как сажа небе проступил серебряный серп месяца.
– После этого я заперся в ванной и сидел там почти два дня, я ходил в туалет в раковину и в ванну. Я задыхался от зловония, но страх был намного сильнее чувства брезгливости, вы понимаете это? Я вздрагивал от каждого шороха, мне казалось, что моя мать медленно поднимается с пола и, как есть, голая, шаркая ногами, медленно приближается к ванной, держа в руках сковородку, и шепчет: «Хочешь попробовать, милый? ХОЧЕШЬ?» – Игорь почти кричал.
Мы с Ольгой сидели каменными изваяниями, словно застывшие под взглядом горгоны Медузы. Игорь вздохнул.
– Дверь открыла милиция. Их потом задержали, но какое это уже имеет значение? Не знаю. Я просидел два дня в квартире с трупом собственной матери, вот это я знаю точно…
– Дима, может, сменим тему? – тихо спросила Ольга.
Я ничего не ответил, потрясенно глядя на Игоря. Виталий мне однажды говорил, что Игорь живет с двоюродной бабкой, а мать у него умерла, еще когда он был ребенком. Но услышать такое?!
– А потом мне стали сниться сны. В этих снах я знал, что моя мать прячется у меня в комнате от них, она пряталась у меня в шкафу, почерневшая и скрюченная, с вытекшим глазом… Она просила защитить ее и не открывать им дверь, она пела мне колыбельные, которые всегда пела в детстве, но слова она произносила неотчетливо, ведь ей выбили почти все зубы…
Я почувствовал, что весь покрылся потом, несмотря на холодный вечер.
Гуфи закрыл лицо руками. Я наполнил доверху две рюмки водкой и осторожно дотронулся до его плеча.
– Игорь… То, что тебе пришлось пережить, это страшно. Но ты живой, молодой… Пусть это звучит банально, но ты не имеешь права зацикливаться на прошлом, у тебя впереди вся жизнь. Я хочу выпить за тебя.
Гуфи, внимательно посмотрев на меня, нетвердой рукой взял рюмку.
– А здорово ты сегодня эту сволочь из моего уха выгнал, – вдруг слабо улыбнулся он.
– Ерунда, я видел, как это делали как-то мои друзья.
Мы выпили. Я посмотрел на часы и присвистнул. Полвторого ночи.
– Мои друзья, пора спать. – Я помог Игорю подняться. Тот начал что-то бормотать, засыпая на ходу, и я взял его под руки.
Уводя Игоря в дом, я перехватил робкую улыбку Ольги.
* * *
Прошел почти час, как мы с Ольгой вышли из лагеря и направились к горам. Погода сегодня, как и прежде, ясная и безоблачная, как сладкое детство, теплые лучи солнца ласково обогревали нашу кожу (она уже успела немного загореть).
Перед уходом Клим предупредил нас, чтобы мы держались ручья.
– В четырех-пяти километрах отсюда есть запруда. Ее вырыли мы с Константином. – Клим кашлянул. – Желательно дальше ее не ходить.
– Почему?
Клим на секунду замялся.
– Сам знаешь, тут полно диких кабанов.
– Клим, кабаны не нападают на людей. Если только они не ранены, и ты это знаешь лучше меня.
– Во всяком случае, я прошу далеко не уходить. Да и заблудиться вы можете, – решительно сказал он. – Ладно, мне нужно кое-что сказать тебе, – заторопился вдруг он и, отведя меня в сторону, сказал: —Мне никогда не доводилось видеть, чтобы кто-то из молодежи мог обращаться с ножами, как это делаешь ты. Если не ошибаюсь, вы с Виталием раньше дружили?
Я отвел взгляд:
– Раньше да.
Клим закурил свою неизменную трубку, после чего хлопнул меня по плечу.
– Это жизнь, парень. Ты и он – очень разные, я заметил это сразу. Вы оба неплохие ребята, но я готов съесть свои ботинки, если у вас осталось что-то общее, кроме совместных посиделок за столом. Да, и еще. – Климентий достал что-то из охотничьей сумки и протянул мне: – Держи!
Нож!
– Ему примерно столько же лет, сколько и тебе. Это один из первых ножей, которые я сделал сам.
