Тут ему несказанно повезло: оказалось, что брат молодого флоридского гаитянца, занимавшегося всякими случайными работами для родителей Питера, похвалялся принадлежностью к этому таинственному культу, и вскоре Питер как раз ожидал прибытия этого человека. Звали его Метеллий Далби, и он обещал поделиться самыми свежими новостями с последнего собрания группы. Ждать пришлось недолго. Словно лай бессонной собачьей братии напророчил, послушавшись того, что нашептывали их непонятным человеку чувствам сверхъестественные силы… Не прошло и пятнадцати минут, как в хлипкую дверь его комнаты постучали. С сожалением покинув крошечную веранду, куда он вышел в надежде глотнуть хоть немного воздуха, а получил только еще одну порцию удушающей жары, Питер преодолел несколько шлагов, отделявших его от двери, и распахнул ее. На пороге стоял гаитянец, высокий, тонкий и очень черный.
– Вы уже вернулись? – вопросил изумленный Питер на креольском.
Прозвучало почти как упрек.
– И с хорошими новостями, м’сьё!
Быстро кивнув, Метеллий Далби проскользнул мимо него в комнату.
– В ближайшую ночь состоится большое собрание культа. Вы должны пойти туда со мной!
Сверху на глядящих друг на друга мужчин – один белый, один черный – ярко светила луна, застрявшая между первой четвертью и полнолунием.
Гаитянец заговорил снова, на сей раз медленнее:
– Но до тех пор мы с вами должны сделать одну вещь, mon ami [17].
Из кармана просторных мешковатых брюк он извлек пинтовую бутыль с какой-то темной жидкостью.
Питер согласно кивнул.
– Как долго это займет?
– Один слой – сейчас, второй – в полдень и третий – прежде чем мы двинемся в путь.
Улыбка у него разъехалась до сверкающего полумесяца.
– Когда мы закончим, вы будете выглядеть как один из моего народа, обещаю вам. Будет немного чесаться, но, в целом, никаких неудобств.
– А как же нос, как же тонкие губы?
В первый раз в жизни Питер глядел на эти черты глазами человека неевропейской расы – и теперь они говорили не о привычной для взгляда красоте, а о чем-то куда более опасном: что ты чужак.
– Гаитянцы бывают самой разной формы и облика, друг мой. Некоторые наши дамы с праздника Марди-Гра [18] могли бы выиграть конкурс красоты в любой части света. Вы сами их видели.
«Пенсьон Этуаль» располагался прямо на Марсовом поле, через которое проходили процессии на Марди-Гра. Питер невольно кинул взгляд в окно, словно боясь увидать марширующие оркестры и плывущие над толпой аляповатые платформы. Его приятель снова полыхнул улыбкой – зубы у него были белее белого.
– Это растительная краска, она может немного жечься, – предупредил Метеллий. – Но в любом случае недолго. Вскоре вы будете чувствовать себя лучше прежнего, я вам обещаю.
Питер задумался, какого рода дела так близко познакомили его проводника с этим составом и особенностями его применения. А, какая разница! Каковы бы они ни были, Метеллий – именно тот, кто нужен для такой хитрой затеи. Прямо ЦРУ-шником себя чувствуешь! Впрочем, антропологам то и дело приходится работать с людьми, умеющими обстряпать такое дельце… короче, такое, обстряпать которое можно только всякими сомнительными способами.
Питер шагнул к кровати, снял верхнюю часть пижамы и растянулся на простыне лицом вверх. Метеллий вытащил пробку из бутылки и, склонившись, как массажист над клиентом (и с тою же профессиональной дружелюбностью), принялся затемнять те части белого тела, которые благодаря рубашке с короткими рукавами неизбежно окажутся на виду. Намазывая, он, разумеется, болтал.
– Уверен, то, что случится сегодня ночью, вас заинтересует, м’сьё. Эти люди затевают особого рода сборище, на котором будут призывать Древних явиться им. Вы услышите некие слова и должны быть готовы присоединиться к хору, как только они прозвучат. Вот они: то не мертво, что вечность охраняет; смерть вместе с вечностью порою умирает [19]. Я сам услышал их от Тибурона на Южном полуострове; он сказал, что они не предназначены для ушей обычного человека. Не должно сложиться впечатления, что они для вас внове.
– То не мертво, – повторил он назидательным менторским тоном, – что вечность охраняет; смерть вместе с вечностью порою умирает…
– А смысл в этом какой? – нахмурившись, спросил Питер.
– Да кто его знает, – пожал плечами гаитянец. – Главное, что они знают, будьте спокойны. А, возможно, после сегодняшней ночи узнаем и мы.
И он умолк, давая белому чужаку возможность зазубрить про себя формулу.
Когда бутылка опустела, Метеллий отступил от кровати и окинул Питера критическим взором – затем кивнул.
– Нам нужно быть на месте еще до темноты, чтобы продемонстрировать мою работу с наилучшей стороны, как вы считаете? Мы проедем на моем джипе аж до Фюрси, но потом все равно несколько миль придется пройти пешком. Горные тропы нелегки, как вам, надеюсь, известно.
Изо всех сил стараясь не обращать внимания на саднящую кожу, Питер пошел смотреться в зеркало.
– Во сколько вы сегодня выехали?
– Сразу после полуночи.
Питер глянул на будильник на комоде и вычел минуты, на которые тот врал. Ленивые стрелки как раз стояли на без пяти пять, а Метеллий здесь уже… сколько же? Сорок пять минут? Чуть больше?
– То есть когда мы хотим быть там?
– Я заеду за вами около трех часов дня.
Сухо кивнув, Питер открыл верхний ящик комода (на котором даже замка не было) и взял бумажник.
– Наполните бак под завязку, Метеллий, – сказал он, подавая ему несколько купюр. – И загрузите в джип какой-нибудь еды. Никогда ведь не знаешь, чем дело кончится.
– Мерси, босс, – отвечал тот не без иронии, заметив, что денег ему дали куда больше, чем требовалось для перечисленных поручений.
Потом он ушел, а Питер вновь остался наедине с тяжкой, влажной жарой – которая, правда, успела побороть собак. Во всяком случае, они заткнулись. Может, теперь ему удастся хоть немного вздремнуть. Когда краска на коже полностью высохла, Питер вернулся в постель и прокемарил до позднего утра. Зато на следующую ночь спать, видимо, совсем не придется. Кто или что, интересно, такое эти «Древние», о которых толковал его гаитянский друг? Старые боги – старше привычного пантеона обеа? [20] Но какие именно? Какого рода? Уже потом ему показалось, что утренние сны пытались ему на что-то такое намекнуть, но на что – он так и не вспомнил.
Без пяти минут три Метеллиев джип зарулил на подъездную дорожку «Пенсьона», и Питер, давно уже готовый, вскочил в машину. Несколько постояльцев крошечного отеля откровенно пялились на него, пока он спускался по лестнице от своего номера на третьем этаже и шел через холл к дверям. Зрелище белого человека, в одночасье ставшего черным, немало их удивило, но задавать вопросы никто не рискнул – мало ли что могут ответить. Промолчать как-то безопаснее.
Когда он плюхнулся на пассажирское сиденье, Метеллий окинул его критическим взглядом и довольно кивнул.
– Краска, я вижу, легла отлично. Значит, беспокоиться стоит только о том, сколько она потом будет сходить.
– Ну, раз ты об этом упомянул, я тоже несколько волнуюсь, – улыбнулся Питер, устраиваясь как можно удобнее.
Джип был совсем старый, открытый, с холщовым навесом, чтобы защищать пассажиров от дождя и солнца.
– Возможно, проходите гаитянцем дня три-четыре, – заметил Метеллий с видом доктора, снова сверкая своей невероятной улыбкой.
– Есть и понеприятнее личины.
– Чего?
Питер решил, что паршиво сформулировал мысль на креольском.
– Отлично, пока оно работает, – пояснил он.
– Да, – сказал Метеллий с внезапной серьезностью, отъезжая от «Пенсьона». – Отлично, пока Древние не догадываются, кто ты на самом деле такой и зачем пришел.
