Деда словно холодной водой окатили. Вскочивший было и нависший над столом, он застыл на секунду, не в силах пошевелиться. Кровь мгновенно покинула лицо, сделав его бледным и прилив к сердцу, которое не выдержало подобного наплыва. У старикана случился удар, и он, хватая ртом воздух, повалился на столешницу, сминая трясущимися руками скатерть.
* * *
Я родился с появлением первой утренней звезды. Принимавший роды молодой врач Вильям Гелл, старинный приятель отца еще с оксфордских времен, специально приглашенный из Лондона, объявил, что все прошло хорошо, родился здоровый мальчик. Чарли, не помня себя от радости, вбежал в спальню Анны, где ему в руки сунули маленький кулечек, состоящий из множества кружевных сорочек и шелковых пеленок Это был я.
– Вот твой сын, Чарли, – сказал мистер Гелл.
Вошедший следом мажордом с торжественным выражением лица, уместным при данных обстоятельствах, подал счастливому отцу на подносе серебряную ложечку, которую Чарльз сунул мне в рот. Подоспевший за мажордомом священник, специально приглашенный по такому случаю в поместье и мирно спавший до этого в столовой, принялся торжественно читать молитвы. Мажордом, держа руками в белоснежных перчатках серебряную ложечку, вливал из маленького оловянного стаканчика мне в рот церковное вино. Лежащая на смятой постели, изрядно измученная, но счастливая мать благосклонно кивала головой. Ее прилипшие ко лбу волосы блестели от пота, а руки прижимали к груди деревянную коробку, в которой лежал обмотанный белым бантом кусок пуповины, прибереженный Вильямом Геллом. Сим торжественным образом я вошел в жизнь.
Внезапно двери в спальню распахнулись, и, скрипя колесами, в комнату на коляске въехал старикан. После перенесенного удара он так и не смог до конца оправиться, так как вся нижняя половина тела отказала, и теперь дедуля мог самостоятельно передвигаться лишь по усадьбе да изредка в сухие и ясные дни выезжать в недавно разбитый во дворе сад. Сейчас он не утерпел и тоже приехал посмотреть на своего внука. Чарли, мельком глянув на Анну, передал сэру Джейкобу маленький сверток, который тот бережно принял трясущимися от волнения руками. По воспоминаниям дедули, я глянул на него удивительно умным, все понимающим, все прощающим взглядом и тотчас заснул. Старик вернул ребенка обратно счастливому отцу и, тихо плача от счастья, укатил в свою комнату. Священник, не прерываясь, продолжил читать молитвы до самого обеда.
Как вы, наверное, изволили уже заметить, в нашем поместье многое изменилось. После достопамятного обеда, на котором во время ужасной размолвки между сэром Джейкобом и моим отцом дедулю хватил удар, главенство в усадьбе полностью перешло в руки матери. Анна, которую я для вящего удобства продолжу называть так, хоть и была на последнем месяце беременности, однако в кратчайший срок преобразила наш дом и завела собственные порядки. Для начала она уволила практически всех нанятых стариканом слуг, и в первую очередь конечно же его пассию Лизу Бригз. Мало того, что мать выгнала девушку без рекомендательных писем, которые могли бы помочь несчастной найти достойную работу, Анна подвергла Лизу унизительной процедуре. Она лично пришла в комнату бывшей экономки и домоправительницы, дабы, как выразилась мать, «самой убедиться в том, что ничего не украдено и все вещи, которыми так щедро награждал свою пассию наивный сэр Джейкоб за счет Чарльза, останутся в доме».
Также были уволены все горничные, «эти развращенные лентяйки», по мнению Анны, а также маленький конюх, бывший жокей и камердинер, умевший лишь ухаживать за своими огромными седыми бакенбардами, делавшими его похожим на павиана, да таскать из погреба хозяйское вино. Из старых слуг в доме осталась только толстуха Полли, кухарка, которая умела из самых простых продуктов приготовить замечательные изысканные блюда. Именно благодаря этому качеству Полли была помилована и, несмотря на то, что была не раз замечена в компании пьяных сэра Джейкоба и мистера Эмберли, продолжала царить на кухне.
Что же касается самого сэра Джейкоба, то он через пару недель окончательно оправился от удара и обнаружил, что не может владеть своим телом, как раньше. Ноги перестали слушаться старикана, поэтому отец выписал из Лондона красивую коляску, сделанную из плетеного большого кресла с высокой спинкой, прикрепленного к огромным круглым колесам. К дедуле в качестве наказания, а именно так он воспринимал это новое общество, был приставлен мистер Симпсон, высокий сутулый лакей с совершенно лысой головой, который должен был следить за сэром Джейкобом, носить его в уборную, укладывать спать и возить на прогулку к морю. Мистер Симпсон был туг на ухо, но старался, чтобы этого никто не замечал, а потому было чрезвычайно уморительно наблюдать, как он вез старикана совершенно в другую сторону, нежели тот хотел, несмотря на бурные протесты сэра Джейкоба. Мать вскоре узнала о глухоте Симпсона, однако не заменила его, а лишь заметила, что дед вскоре привыкнет к своему компаньону и опекуну. Сам мистер Симпсон раздражал дедулю тем, что всегда молчал, чтобы не показать в разговоре глухоту, а потому бедняге не с кем было перемолвиться словом во время длительных прогулок, ежедневно совершаемых вне зависимости от погодных условий. Как бы старикан ни возмущался, что дождь льет ему прямо в лицо, его всегда можно было наблюдать в компании неизменного Симпсона, без устали катящего коляску вдоль морского берега. Так мать отомстила свекру – этой личности, ставшей теперь ворчащим и по-стариковски пахнущим обломком былого величия.
Вернемся, однако, к моему рождению. Мне сразу же отвели отдельную, заранее приготовленную комнату, куда меня отнесли и откуда выносили вначале лишь затем, чтобы покормить или же показать гостям, что произошло только один раз, когда Чарльз и Анна пригласили местную аристократию отметить рождение своего первенца.
– С этого момента к нам будут ходить только избранные, – заявила Анна, лично составлявшая список гостей. – Только те, кто имеет дворянские корни, обладают хорошими манерами и являются добропорядочными христианами. Пусть это будут люди, не блистающие умом, зато достойные нашего общества.
Чарльз был полностью согласен с супругой, отметив лишь, что, возможно, таких людей в Суссексе наберется немного, на что Анна возразила, что они не гонятся за количеством, зато смогут похвастать качеством.
И вот на смену жизнерадостному фривольному воздуху аристократизма пришел замкнутый викторианский дух новой Англии. Точно такие же изменения произошли и в политической жизни страны. Во главе нации стала королева Виктория со своими благостными христианскими ценностями.
