Ознакомительная версия.
– Нет. Я не вернусь домой, – твердо сказала я.
– Ты плохо себе представляешь бродячую жизнь. Не воображай никаких гостиниц и подушек с перинами. Спать иногда придется и на земле. И к тебе не будут относиться, как к королеве. Придется самой готовить еду и работать, как и всем остальным.
– Мне все равно.
– Наш хозяин не потерпит лишних ртов, которые не приносят ему дохода. Тебе придется заняться чем-то и научиться чему-то. Могут заставить участвовать в представлениях.
– Возможно, мне это даже понравится.
– Малыш, твоя жизнь изменится навсегда. Ты окажешься на дне и никогда уже не сможешь подняться наверх. Зачем тебе это? Я не верю, что ты так влюблена в меня, что ради меня готова перечеркнуть свою жизнь.
– Дело не в тебе. Я не хочу больше такой жизни, какая у меня есть.
– Ты не станешь ненавидеть меня за то, что я отобрал у тебя все, что ты имела?
– Нет, – пообещала я.
Алессандро отошел от меня и задумался. Видно было, что он сомневается. Да и я, по правде говоря, сомневалась в душе: правильно ли поступаю, убегая из теплого уютного дома.
– Сделаем так, – наконец произнес цыган, – завтра днем мы не увидимся. Но я приду сюда в одиннадцать вечера и буду ждать тебя ровно час. Наш караван к этому времени уедет уже далеко, но на моей лошади мы быстро его догоним. Если ты не передумаешь, то приходи. Я прожду час, после чего уеду, и больше мы не увидимся. Если ты передумаешь, то не приходи, даже чтобы сказать мне это. Я все пойму.
Я смотрела на него, такого уверенного в себе, такого загадочного и такого красивого. С ним я была другой. Я зависела от Алессандро, и я это чувствовала, как чувствовала и то, что эта зависимость может погубить меня.
– Согласна, – ответила я.
– Тогда иди домой и подумай обо всем, – сказал цыган.
– Хорошо, – сказала я и направилась к другому концу поляны, откуда можно было выйти на дорогу, ведущую к дому. – Но я не прощаюсь с тобой, – обернувшись, сказала я, – и приду завтра.
И я пришла.
* * *
Было несложно убежать из дома, было сложно на это решиться. Всю дорогу от поляны до Солнечного Ларца я размышляла, стоит ли игра свеч. Но, будучи очень юной, не знающей жизни и даже не догадывающейся об опасностях, которые меня поджидают, я была полна решимости бежать. Так и не выяснив для себя окончательно, от чего же на самом деле бегу, я была готова распрощаться с домом. Мне как-то не верилось, что этим побегом я навсегда закрываю двери в свое прошлое, в свой дом и свою семью. И я не хотела даже думать о том, что меня могут просто не пустить на порог, если я все же надумаю вернуться.
Дома я поднялась к себе в комнату и кинулась к стоявшей на комоде шкатулке. У меня не было денег, но имелись кое-какие украшения, которые, конечно же, не стоили дорого, но мне казалось, что это лучше, чем ничего. О том, что взять из вещей, я решила подумать после ужина. Мне было семнадцать, и в голове у меня гулял шальной ветер.
На следующий день после ужина, когда все разошлись и часы пробили уже полдесятого, я поняла, что нужно подниматься к себе и собирать вещи. Из-за своей глупости и наивности я решила надеть на себя все самое красивое, а теплую и практичную одежду оставила в шкафу. Когда кое-какие вещи были собраны, я завернула их в простыню, и у меня получилось что-то наподобие довольно легкого небольшого мешка.
Я оглядела свою комнату: кровать, комод, платяной шкаф, небольшой столик и стул. «Как же тут уютно», – пронеслось у меня в голове, но я тут же отогнала эту мысль. Я раздумывала: написать ли записку родным или не стоит. И пришла к выводу, что лучше все-таки написать. Тогда родители не будут теряться в догадках, что же со мной произошло, и полиция не станет прочесывать лес в поисках меня. Я не помню, что написала в записке, которую оставила на кровати. Думаю, что-то вроде «Дорогие, мама и папа, а также все, кого я искренне люблю, простите, что покидаю вас! Я должна была уйти. Надеюсь, вы меня поймете и не станете судить строго».
Взяв вещи, я тихонько спустилась вниз и вышла через черный ход. Не думаю, что кто-то мог увидеть меня. Когда я выходила из дома, на часах было уже начало двенадцатого. Идя по дороге, я ускорила шаг, но вскоре поняла, что оделась крайне неправильно. Туфли были на каблуках, поэтому идти быстро я не могла, в тонком шелковом платьице мне стало холодно, и я начала замерзать. К середине пути мои ноги очень болели. Я чувствовала, что до крови натерла их, но останавливаться и поворачивать назад не решалась. Мешок с одеждой уже не казался мне легким, и руки начали болеть. Я понимала, что опоздаю. Алессандро не станет ждать меня. И уже даже подумывала о том, чтобы снять туфли и пойти босиком, но ночи были прохладными, а заболеть я не хотела. Пришлось ковылять дальше. Когда я дошла до поляны, то обессилила окончательно. Вдалеке я увидела Алессандро, сидевшего на лошади. Он сразу же подъехал ко мне и, не спускаясь, спросил:
– Все в порядке? Кто-нибудь видел, как ты сюда шла?
– Нет вроде бы, – ответила я, задыхаясь от волнения. Он, видимо, только сейчас заметил мое состояние и помог сесть на лошадь позади него.
– Я уже подумал, что ты струсила и решила не приходить. Долго ждал тебя.
– Это все туфли, я не могла идти быстрее, – оправдалась я.
– А зачем ты надела такие туфли?
– Потому что это лучшее, что у меня было из обуви. Цыган усмехнулся и, выехав на дрогу, притормозил лошадь:
– Обернись назад и попрощайся. Больше ты этого не увидишь!
Я обернулась назад и посмотрела вдаль. Я не видела ничего, кроме темноты, и в тот момент до меня не дошел смысл слов Алессандро. Я была так измотана морально и физически, что ничего не чувствовала, только усталость.
Несколько часов, в течение которых мы догоняли цирк, пролетели, как секунды. Прижавшись к широкой спине Алессандро, я, казалось, забыла и свой дом, и родных, и все на свете – я была открыта новому миру, который ждал меня.
Мы настигли повозки с артистами поздним утром. Лошадь Алессандро выбилась из сил и, казалось, вот-вот рухнет под нами. Алессандро помог мне слезть и посмотрел на меня нерешительно.
– Пойдем, я отведу тебя в фургон. Ты поспишь немного, – наконец сказал он.
Я молча согласилась и пошла вслед за цыганом. Вскоре мы подошли к красиво разрисованному фургону, который Алессандро назвал «вардо». Отодвинув ширму, сделанную из тяжелой, грубой ткани, Алессандро сказал мне забраться внутрь и поспать. Я пробралась внутрь фургона и в полумраке смогла разглядеть, что он представлял собой маленькую жилую комнату, в углу стояло что-то наподобие кровати. Я села на этот лежак и тут же сняла туфли. Ноги ужасно болели и кое-где кровоточили. Мне не хотелось никого беспокоить и просить воды, чтобы отмыть кровь. Поэтому я продолжала сидеть на чьей-то кровати и тупо смотреть в стенку.
Ознакомительная версия.
