— Есть еще гранола-бары.[12]
— А Роулинз тоже мазохист?
Мёрфи толкнула меня плечом, заставляя пошатнуться, и я усмехнулся. Мы вышли на почти пустую улицу. Пожарные уже сворачивали свою работу, когда я приехал, и теперь они отбыли. Как только потух огонь, шоу было закончено, и зеваки тоже разошлись. В поле зрения оказались только несколько полицейских, большинство же сидело в машинах.
— Так что случилось с твоим лицом? — спросила Мёрфи.
Я рассказал ей.
Она скрыла улыбку.
— «Три Грубых Козла»?
— Эй! Они на самом деле жесткие, понимаешь? Они убивают троллей.
— Я видела, что ты тоже однажды это сделал. Было очень трудно?
Я усмехнулся.
— У меня была маленькая помощь.[13]
Мёрфи вернула мне усмешку.
— Еще одна мелкая острота, и я арестую твое колено.
— Мёрфи, — упрекнул я, — низменное насилие тебя не возвышает. Каждый ведь что-нибудь да говорит.
— Продолжай, умник. Я всегда смогу возвыситься, когда ты грохнешься на землю без сознания.
— Ты права. Это удар ниже пояса. Я попробую быть выше этого.
Она показала мне сжатый кулак.
— Бам, Дрезден. И ты на Луне.
Мы дошли до автомобиля Мёрфи. Роулинз сидел на пассажирском месте, симулируя храп.
— Итак, Лето устроило на тебя набег, — сказала Мёрфи. — Ты думаешь, что нападение на здание, принадлежащее Марконе, связано с этим?
— Я давно утратил веру в совпадения, — ответил я.
— Садись, — сказала она. — Я отвезу тебя домой.
Я покачал головой.
— Есть еще кое-что, что я мог бы здесь сделать, но для этого я должен быть один. И мне нужен пончик.
Мёрфи выгнула тонкую темно-золотую бровь.
— Ooooooo-кей.
— Вытащи свой ум из сточной канавы и дай мне этот чертов пончик.
Мёрфи покачала головой, села в автомобиль и бросила мне пакет с пончиками Дункин, который стоял на приборной панели возле Роулинза.
— Эй! — запротестовал Роулинз, не открывая глаз.
— Это на доброе дело, — сказал я ему, благодарно кивая Мёрфи. — Я позвоню, когда кое-что узнаю.
Она, нахмурившись, смотрела на мой нос.
— Ты уверен, что хочешь остаться один?
Я подмигнул ей своим почерневшим глазом.
— Некоторые вещи чародей должен делать самостоятельно, — ответил я.
Роулинз подавился смешком.
Никто меня не уважает.
Они уехали и оставили меня в безмолвии предрассветных часов среди тихо падающего снега. Здесь все еще оставалось несколько пожарных команд и одиночных полицейских. Последние блокировали улицы, хотя работа пожарных была уже закончена. Здания практически не было, а то, что от него осталось, покрылось слоем льда. Однако мне казалось, что там, в стенах, что-то прячется и ждет момента, чтобы высунуться. Я услышал, как один из полицейских сказал другому, что дорожная команда, которая должна была убрать щебень с улицы, помогает городским снегоуборочным машинам и будет здесь, как только освободится.
Я прошел дальше, нашел не перекрытый переулок и свернул в него со своим пончиком. Я чуток поспорил с собой, какой метод лучше выбрать. Мои отношения с этим специфическим источником изменились за эти годы. Разум говорил, что придерживаться проверенной годами процедуры было бы лучше всего. А инстинкты утверждали, что разум меня не раз разочаровывал и никогда не думал о долгосрочных перспективах.
За эти годы я и мои инстинкты очень сроднились.
Итак, вместо того, чтобы озадачиться простой приманкой-ловушкой, я нарисовал круг вокруг своих ног, вытянул правую руку с пончиком-подношением и пробормотал Имя.
Имя — это тоже средство, имеющее силу. Если ты знаешь Имя какого-то существа, у тебя автоматически появляется канал, через который ты можешь его коснуться, для тебя он всегда будет дома. Но иногда это может оказаться плохой идеей. Называя Имя большого злого духа, можно дотронуться до него, все верно, но и он в свою очередь может тронуть тебя, а большие парни имеют склонность делать это намного сильнее, чем любой смертный. Так что неплохо сначала как следует подумать, а стоит ли это делать?
Однако Небывальщина большое место, и, как говорится, в этом море много рыбы. Есть буквально бессчетное количество существ гораздо меньшего метафизического значения. И не так трудно, взывая к его Имени, заставить одного из них сотрудничать с вами за приемлемую цену.
(У людей тоже есть Имена. В некотором смысле. Но еще у смертных есть противная привычка постоянной переоценки личности, ценностей, верований. Все это делает использование Имени смертного весьма ненадежным методом).
Я знаю несколько Имен. Я позвал его негромко и так мягко, как только мог, чтобы быть вежливым.
Много времени у меня это не заняло, может, всего дюжину повторений до того, как появился владелец Имени. Глобус размером с баскетбольный мяч синего цвета вынырнул из снегопада где-то наверху и понесся в переулок, прямо к моему лицу.
Я стоял спокойно, когда он появился. Даже имея дело с относительно небольшим созданием, никогда не позволяйте ему увидеть, что вы вздрагиваете.
Глобус мгновенно остановился на расстоянии фута от пончика, и я смог рассмотреть светящуюся крошечную человекоподобную фигурку внутри шара. Крошечную, но не настолько, как в последний раз, когда я видел его. Черт возьми, да он, кажется, стал в два раза выше с тех пор.
— Тук-Тук, — сказал я, кивая эльфу.
Тук-Тук, довольный проявленным мною вниманием, рявкнул:
— Милорд!
Эльф выглядел как стройный атлетически сложенный юноша, одетый в броню, сделанную из всякого ненужного хлама. Пряди его прекрасных волос цвета лаванды дрейфовали вокруг ободка шлема, сделанного из крышечки трехлитровой бутылки Кока-Колы. Еще на нем был нагрудник из чего-то, похожего на тщательно обработанную бутылочку Пепто-Бисмола,[14] а также канцелярский нож-резак в футляре из оранжевой пластмассы на ремне из круглой резинки через плечо. Грубая надпись на футляре, написанная, кажется, черным лаком для ногтей, гласила: «Пицца или смерть!». Длинный гвоздь с рукоятью, тщательно обмотанной изоляционной лентой, был вложен в ножны из шестиугольного пластмассового корпуса шариковой ручки. Ботинки он, должно быть, снял с куклы Кена.
— Ты вырос, — сказал я смущенно.
— Да, милорд, — рявкнул Тук-Тук.
Я выгнул бровь.
— Это тот нож, который я тебе дал?
— Да, милорд! — взвыл он. — Это тот нож! Он много кому нравится, но он только мой! — Тук-Тук говорил резко и отрывисто, и я понял, что он подражал сержанту-инструктору по строевой подготовке из «Цельнометаллической Оболочки».[15] Я задушил внезапное желание улыбнуться до того, как оно проявилось у меня на лице. Было видно, что он относится к этому серьезно, и я не хотел задеть его крошечные чувства.
