Как в ту ночь, как в ту самую первую ночь — и впервые с тех пор.
Впервые с тех пор он не ждал её, не смотрел за алтарь глазами ночной потревоженной птицы — туда, где в скоплении пыли и тьмы невидимый нож отчертил границу, давая проход магическим тёмным лучам из иного, запретного, тайного мира.
Он забыл о ней, забыл обо всём. Но почему?
Наконец, он медленно поднял лицо, разомкнул тяжёлые веки. (Она захотела, чтобы это случилось). Он поднялся с колен — торжественно, словно свершая священный обряд. И только тогда посмотрел на неё, посмотрел ей прямо в лицо.
Из глаз его лился слепой бесцветный огонь. Он смотрел на неё, точно впервые, точно не узнавая.
— Что с тобой, — спросила она. — Что случилось?
— Анабель, — он шагнул к ней, схватил её руки в свои и стиснул, будто желая согреть. Ей стало легче: его грубоватая потная кожа была такой тёплой, такой знакомой. — Анабель, Анабель. Ты и представить себе не можешь… Теперь я всё понимаю… всё.
Он склонился над ней. Её обдало горячим кислым дыханием.
— Анабель, мне было видение. О, если бы только ты знала, если бы видела. Пречистая дева в божественном свете. Я её видел, я говорил с ней. Теперь я знаю, что должен делать. Анабель, Господь тебя благословил. Он примет тебя, примет твою заблудшую душу. Нет предела его любви, его состраданию.
Она молчала. Она слушала.
— Я знаю, в чём твоё спасение, Анабель. Я и раньше знал… но теперь, когда я уверен, когда я знаю, в чём воля Всевышнего… Ты исполнишь её, исполнишь его волю, Анабель.
— Какую волю? — тихо спросила она.
— Ты должна избавиться от силы, Анабель. Это грешная чёрная сила, мерзкая дьявольская зараза. Откажись от неё, Анабель, и ты спасёшься.
— Ты не понимаешь, — проговорила она с расстановкой. — Я не сделаю этого. Это невозможно. Моя сила — это часть меня, это я сама. Я могу её ненавидеть, но не могу отвергнуть.
— Конечно, — забормотал он, — конечно. Ты не можешь сама, разве может хоть кто-то спастись лишь по собственной жалкой воле? Только он может спасти тебя, Анабель, только его благодать. Он сделает это, он милосерден. Молись, Анабель.
— Молиться? — Она не понимала.
Она ничего, ничего не понимала.
— Встань на колени пред алтарём. — И он указал на грязные камни искривлённым трясущимся пальцем. — Встань на колени и молись, Анабель. Моли его, чтобы он пощадил твою душу, избавил от скверны, простил тебе все грехи.
— Нет, — она отступила, вырвала руки. — Я не встану на колени. Никогда. Я ни перед кем не встану на колени — тем более перед твоим богом, которого я не знаю.
— На колени! — взвизгнул он. На его губах закипела, пузырясь, слюна. Белый огонь в тусклых глазах стал ещё нестерпимей. — Это Дьявол в тебе говорит…это его гордыня, противная Господу! Встань на колени, покайся, пока не поздно! Моли о спасении, моли о пощаде! Иначе я первый тебя прокляну!
Она смотрела. Смотрела ему в лицо, пока в глазах не блеснули тёмные слёзы; но, стиснув зубы и сжав стальные тонкие пальцы, она уничтожила их, иссушила, загнала туда, откуда они уже не вернутся.
— Я поняла, — сказала она тихим бесцветным голосом. Мёртвым голосом. Голосом тёмной, навеки проклятой сущности. Так шелестят, иссыхая, цветы, в зеве пустого оврага. — Я поняла. Ты не любишь меня. И никогда не любил. Мне хотелось быть хоть кому-то нужной — такой, какая я есть, безо лжи и притворства. А ты… Тебе нужна была моя бессмертная… душа, — она с горькой усмешкой выплюнула это слово, — А я даже не знаю, есть она у меня, или нет. Тебе не нужна была я сама, Анабель, из плоти и крови — из мёртвой плоти и чёрной крови, но это они бессмертны, и в них моя сущность. Ты этого так и не понял — а, может быть, и я не понимала. Но то, что во мне настоящего, то, что я есть, для тебя только грязь и грех. Чем ты лучше тех диких тёмных людей? Им нужна была ворожея, знахарка, а тебе — спасённая бессмертная душа. Ты даже хуже. Они лишь изгнали меня, оплевали, а ты захотел меня изменить, изуродовать, вырвать сердце. То сердце, в котором только и есть подлинный смысл. Я помню. Я никогда не забуду.
— Встань на колени! — если бы в церкви ещё оставались целые стёкла, они бы полопались, — так исступлённо он закричал. — Встань на колени! Исполни волю Всевышнего!
— Нет.
Он обмяк и упал на пол.
— Это Дьявол, — рыдал он, царапая камни ногтями. — Это он стоит за тобой, этого его слова ты всегда повторяла, его…
— Ты немного ошибся.
Это сказала не Анабель.
Они оба подняли глаза.
Она появилась над алтарём; затем начала спускаться по воздуху, как по ступеням, — ступая небрежно, не глядя, без остатка уйдя в себя. Тонкие ссутуленные плечи и неподвижно скрещённые руки. Мужской костюм из простого чёрного бархата. Изысканный мальчик-демон со снежным лицом и точёной фигурой. Высокий ворот и острие подбородка. И глаза. Золотые глаза голодного волка, а в глубине — ничего. Пустота. Пустые провалы в беззвёздную тьму. Глаза, взгляд которых ведёт к преддверию хаоса, где неизвестно, что значит надежда.
— Белинда.
— Да, — она приподняла немного брови. Лицо её было серьёзно, без тени усмешки. Только один угол губ неизбежного тёмного цвета чуть-чуть искривился — но только чуть-чуть. — Да. Полагаю, довольно. Пора ставить точку. Ещё немного — и опустится занавес. Вот только какого он будет цвета? Думаю, красного — хоть это и банально.
— Итак, — она одарила его долгим взглядом. Никогда в жизни её лицо не было столь бесстрастным. — Как я сказала, ты ошибся — хотя и не совсем. Ты ошибся не только в этом, не так ли? Анабель уже сделала выбор. Она отказалась встать на колени ровно три раза. Хватило бы, впрочем, и одного. Но такие как ты питают слабость к числу три, верно? Думаю, всё уже ясно. Идём, Анабель.
— Ты… — он попытался подняться. Казалось, что кости его раскрошены в пыль. — Ты… ты та дьяволица… в церкви… я знаю… ты… Пречистая дева… тоже… нет…
— Да, — она шагнула к нему. Кучей плоти и тряпок он извивался у её ног. — В белых одеждах — Пречистая дева, в чёрных — дьяволица. Но я одна, и в этом всё дело. Если бы только ты мог понять. У тебя было столько шансов. Но ты не смог… не захотел. И теперь погибаешь.
Она наклонилась, коснулась его носком сапога.
— Ты хотел изменить Анабель, разрушить её мир. Но всё вышло наоборот. Это твой мир рушится, как этот храм. Ты поставил свою веру против нашей силы — и проиграл. Анабель станет твоим проклятием, твоей пыткой. Ты никогда ничего не поймёшь — и не сможешь жить дальше.
Вдруг — на секунду — на долю секунду — холод покинул её лицо. Оно исказилось, в разрезе тёмного рта мелькнули, как молнии, острые зубы.
