У часовни Сэн-Гилдасской богоматери мы задержались. Я снял шляпу, Лиз перекрестилась и, отпустив поводья, мы во весь опор помчались к Керселекскому лесу.
Во время езды мы говорили мало. Я больше любовался своей женой. Изящная фигура, прелестное лицо, золотые волнистые волосы – она была воплощением молодости и красоты.
Краем глаза я видел нашего лукавого Мома, самозабвенно прыгающего в опасной близости от лошадиных подков. У самых скал дорога делала крутой поворот. Огромный баклан поднялся с черного валуна и пролетел над нами, тяжело хлопая крыльями. Лошадь Лиз встала на дыбы. Но Лиз успокоила ее и указала хлыстом на птицу.
– Вижу, – отозвался я. – По-моему, она показывает нам путь. Любопытно будет увидеть баклана в лесу.
– Это плохой знак, – прошептала Лиз. – Ты знаешь местную пословицу: баклан летит от моря – в лесу хохочет смерть?
– Хорошо бы, – пожелал я, – чтоб в Бретани было поменьше пословиц.
Лес встал перед нами. Я уже видел блеск жандармских нашивок и серебряных пуговиц на камзоле Ле Биана. Легко перескочив низкую изгородь, мы направили лошадей туда, где оживленно переговаривались о чем-то Дюран и Ле Биан.
Они церемонно поклонились Лиз.
– Чудовищно! Потоки крови! – пропищал мэр, обращаясь к нам. – Месье Даррел, я думаю, мадам едва ли стоит подъезжать ближе.
Лиз натянула поводья и посмотрела на меня.
– Ужасно! Это выглядит так, будто полк тяжелораненых прошел на перевязку, – поддержал мэра Дюран. – В лесу след петляет. Заросли довольно густы, и мы иногда теряем его, но потом находим снова. Я не могу понять, как один человек… Да что там один! Даже двадцать человек не могут потерять столько крови!
В глубине леса раздался крик, в ответ ему другой.
– Это мои люди ищут по следу, – объяснил бригадир. – Одному богу известно, что они найдут в конце.
– Поедем назад, Лиз? – спросил я.
– Нет, давай обогнем лес с запада и там спешимся. Солнце слишком сильно припекает, и мне хочется немного отдохнуть.
– Да, к западу в лесу нет ничего подозрительного, – сказал Дюран.
– Очень хорошо, – ответил я. – Позовите меня, Ле Биан, когда что-нибудь обнаружите.
Лиз тронула свою кобылу, я поехал вслед. Радостный Мом замыкал шествие.
***
Через четверть километра мы свернули и въехали в пронизанный солнцем лес. Я помог Лиз спуститься на землю и привязал лошадей к дереву. Держась за руки мы направились к большому плоскому камню, покрытому мхом. Деревья отражались в воде ручейка, журчащего неподалеку. Лиз присела на камень и сняла перчатки. Мом головой уткнулся ей в колени и, получив незаслуженную ласку, нерешительно подошел ко мне. Я не хотел его наказывать и ограничился тем, что приказал Мому лежать рядом, что он и исполнил с величайшим неудовольствием.
Потом я лег, положив голову на колени Лиз. Голубое небо просвечивало сквозь скрещенные ветви деревьев.
– Я убил его, – сказал я. – И это мучает меня.
– Но ты ведь не знал, Дик. И потом, это мог быть грабитель, а если нет, то… то… Послушай, Дик. Ведь последний раз ты стрелял из своего револьвера в тот день, четыре года назад, когда сын Красного Адмирала пытался тебя убить, да?
– Да, последний раз это было четыре года назад. Ну и что?
– Видишь ли, я… После этого я отнесла патроны в церковь и освятила их. Святой водой, Дик, только ты не смейся, – сказала Лиз, нежно зажимая мне рот прохладной ладошкой.
– Ну что ты, милая!
Голубело осеннее небо, солнце бросало теплый оранжевый свет сквозь пожелтевшие листья буков и грабов. Мошкара плясала над поляной. Откуда-то свалился паучок и повис между небом и землей на тоненькой серебряной нити.
– Ты спишь, родной? – склоняясь надо мной, спросила Лиз.
– Да, я немного задремал. Мне сегодня удалось поспать часа два, – ответил я.
– Спи, если хочешь, – сказала Лиз и закрыла мне глаза пальчиками.
– Тебе не мешает моя голова? – спросил я.
– Нисколько.
Журчание ручья и пение мошкары начали отдаляться, и наконец я уснул.
Нечеловеческий крик ворвался в мое сознание. Я сидел на земле. Лиз жалась ко мне, закрывая руками белое, неподвижное лицо.
Я вскочил. Она опять пронзительно закричала и обхватила мои ноги. Мом, рыча, бросился в заросли. Я услышал его визг, и через секунду он сам, поскуливая, с опущенными ушами и поджатым хвостом вылетел из кустов. Я нагнулся, чтобы освободиться от рук Лиз, обвивших мои колени.
– Не надо! – кричала Лиз. – Не ходи! Это Черный монах! Перепрыгнув через ручей, я ворвался в заросли. Лес был пуст.
Я огляделся, не пропуская ни единого деревца, ни единого кустика. Неожиданно я увидел его. Он сидел на стволе упавшего дерева, уронив голову на руки. Пыльная черная ряса закрывала его всего. Волосы зашевелились у меня на голове. Я поспешно возвал к собственному разуму: это не может быть ничем иным, как человеком, который, вероятно, смертельно ранен. Да, конечно, ранен. Вот здесь, у моих ног свежая кровь. Кровавый след, пятная камни и листья, вел к безмолвному человеку в черной рясе, неподвижно сидящему в густой тени деревьев.
Я понял, что даже если бы у него хватило сил, он не смог бы идти дальше. Перед ним, начинаясь почти у его ног, расстилалась поверхность глубокого, вязкого болота.
Под моей ногой хрустнул сучок.
Черная фигура, вздрогнув, подняла голову и опять уронила ее на руки. Ее лицо было скрыто маской. Подойдя к неизвестному, я решительно спросил его, куда он ранен.
В это момент Дюран и остальные, ломая кусты, выбежали к нам.
– Кто вы – вы, прячущий лицо под маской, а тело – под рясой? – громко вскричал жандарм.
Ответа не было.
– Смотрите, смотрите: вся ряса у него покрыта запекшейся кровью! – прошептал Ле Биан.
– Он молчит, – сказал я.
– Может быть, он и не может говорить потому, что сильно ранен, – предположил Ле Биан.
– Моя жена видела, как он пробирался сквозь заросли, – возразил я, – он несколько минут назад еще поднимал голову.
Дюран выступил вперед и коснулся фигуры рукой.
– Говори! – громко приказал он.
– Говори! – дрожащим голосом повторил Фортон.
Ответа не последовало. Тогда Дюран, ухватившись за капюшон рясы, резким движением задрал незнакомцу голову, а другой рукой сорвал с его лица маску. Черными провалами глазниц на нас смотрел череп.
Дюран окаменел, мэр испустил пронзительный крик. Скелет вырвался из ветхой рясы и упал у наших ног. Сквозь ухмыляющиеся желтые зубы хлынул поток черной крови. Там, куда она попала, трава дымилась и съеживалась. Скелет забился в конвульсиях и, несколько раз перевернувшись, упал в болото. Черная грязь жирно чавкнула. Остов медленно погрузился в трясину, и из глубины топей вынырнула на поверхность и, трепеща серебристо-серыми крыльями, выбралась на берег ночная тварь.
