Пока он прислушивался к биению своего сердца, щупальца обвили его голову и проникли в уши. Даже в таком состоянии ощущение было отвратительным Рики хотелось закричать, чтобы прекратилось это. Но щупальца уже рылись в его голове, рвали барабанные перепонки, проникали в мозг, копошились в нем, словно черви. Он был еще жив — даже теперь, глядя на своего мучителя и ощущая, что конечности твари нащупали и выдавливают его глаза. Глаза Рики разом вспухли и вырвались из глазниц. В одно мгновение он увидел мир с совершенно неожиданных точек, в новом ракурсе. Взгляд его скользнул по собственной щеке, затем по губам, подбородку. Ощущение было ужасающим, но, к счастью, коротким. Картины тридцати семи лет жизни прокрутились перед мысленным взором Рики, и он упал, погрузившись в неведомое.
Происшествие с Рики заняло не более трех минут. Все это время Берди перебирала ключи из связки, пытаясь найти тот, что подходит к двери. Но бесполезно. Если бы не ее упрямство, давно пора было вернуться в зал и попросить о помощи. Механические предметы, в том числе замки, являли собой вызов ее самолюбию. Она презирала мужчин, вечно чувствующих свое превосходство во всем, что касается приборов, систем или логики. Берди скорее умерла бы, чем поплелась к Рики, чтобы продемонстрировать ему свою неспособность открыть чертову дверь. К тому времени, когда она оставила эти попытки, Рики был уже мертв. Берди красочно выругала каждый ключ в отдельности и всю связку в целом — она признала поражение. Видимо, Рики знал секрет обращения с этими штуковинами. Ну бог с ним. Теперь она желала одного: поскорее вырваться отсюда. Стены начали давить на нее. Она боялась оказаться взаперти, так и не узнав, что же стряслось наверху.
Ко всему прочему, огни в фойе стали меркнуть. Они умирали один за другим. Что это, в конце концов, за чертовщина?
Внезапно все огни погасли. Берди готова была поклясться, что в тот же миг за дверью послышалось какое-то движение. Откуда-то сбоку на нее струился свет более сильный, чем луч фонаря.
— Рики? — бросилась она в темноту, которая поглотила ее слова. Берди не очень-то верила, что там Рики, и потому повторила шепотом: — Рики…
Створки раздвижной двери мягко сомкнулись, будто кто-то прикрыл их изнутри.
— Ты?!
Воздух был наэлектризован: она шла к двери, с ее туфель слетали искры, волосы на руках стали жесткими, свет делался ярче с каждым шагом Берди на мгновение остановилась, задумавшись о природе своего любопытства. Она понимала, что это не Рики. Возможно, это тот, с кем она разговаривала по телефону. Какой-нибудь маньяк со стеклянными глазами, охотящийся на полных женщин. Берди отступила на два шага к билетной кассе, из-под ног ее разлетались электрические искры. Она потянулась под стойку за железным ломиком, который Берди называла колотун. Берди держала его здесь с тех пор, как однажды ее поймали в кассе три бритоголовых вора с электрическими дрелями. В тот раз она закричала, и воры сбежали, но она поклялась, что в следующий раз скорее прикончит кого-нибудь (или всех), не раздумывая, чем позволит себя терроризировать. Ее орудием стал трехфутовый колотун.
Вооружившись, она посмотрела на дверь.
Та внезапно распахнулась, и страшный рев оглушил Берди. Сквозь шум она услышала:
— На тебя смотрят, детка!
Глаз, один-единственный огромный глаз заполнил все пространство в дверном проеме. Шум сделался невыносимым. Огромный влажный глаз лениво моргнул Он пристально изучал стоящую перед ним фигуру с любопытством, достойным бога-создателя целлулоидной земли и целлулоидных небес.
Берди была потрясена. Это не походило на киношный ужас, захватывающее предчувствие и приятный испуг. Это был настоящий кошмар: животный страх, гадкий и липкий, как дерьмо.
Она ощутила дрожь под немигающим взглядом огромного глаза, ее ноги подкосились. Берди упала на ковер перед дверью, приближая этим свой возможный конец.
Тут-то она и вспомнила про колотун. Берди схватила ломик двумя руками и бросилась к глазу.
Не успела она подбежать, как свет потух и Берди опять оказалась в темноте.
Тут кто-то произнес:
— Рики мертв.
И только.
Но это было хуже явления глаза, хуже всех ужасов Голливуда. Потому что Берди поняла: это правда. Кинотеатр превратился в бойню. По словам Рики, дружок Линды Ли уже убит, теперь же погиб и сам Рики. Все двери заперты, в игре осталось двое. Она и он.
Не отдавая себе отчета в своих действиях, Берди бросилась к лестнице, поскольку оставаться в фойе было равносильно самоубийству. Когда ее ноги коснулись нижней ступени, дверь приоткрылась снова и что-то быстрое и мерцающее скользнуло за ней. Оно отставало всего на шаг или на два от затаившей дыхание Берди. Сноп блестящих искр рассыпался рядом с ней, словно вспышка бенгальских огней. Она поняла, что ее ожидает новый сюрприз.
Все еще преследуемая по пятам, Берди добралась до вершины лестницы. Участок коридора впереди, слабо освещенный грязной лампочкой, обещал небольшую передышку. Коридор тянулся через весь кинотеатр, и из него молено было попасть в кладовки, забитые хламом: плакатами, стереоочками, заплесневевшим тряпьем. В одной из кладовок находился запасной выход. Но в какой именно? Берди заходила туда лишь однажды, года два назад.
— Тысяча чертей! — прошипела она.
Первая кладовка была заперта Берди в сердцах пнула ногой в дверь, но та, конечно же, не открылась. И вторая. И третья. Но даже если бы Берди вспомнила, где скрывается путь к спасению, это мало бы помогло: двери были слишком крепкие. Будь у нее при себе колотун и минут десять времени, она бы справилась. Но огромный глаз был где-то рядом, он не оставлял ей и десяти секунд, не то что минут. Схватки не избежать. Берди повернулась на каблуках и взглянула на лестницу. Там никого не было.
Берди добралась до сцены с облупленной краской и унылым рядом перегоревших лампочек; вглядываясь, она пыталась обнаружить спрятавшуюся тварь. Но существо в этот миг находилось позади нее. Вспышка света озарила помещение. Берди резко обернулась. Огонь перешел в сияние, из него стали рождаться образы: почти забытые сцены из тысяч и тысяч фильмов, и с каждой из них связано какое-то воспоминание. Берди начала понимать происхождение этих фантомных картин: перед ней предстал призрак из киноаппарата, сын целлулоида.
— Отдай нам свою душу, — требовали голоса тысячи звезд.
— В души я не верю, — твердо ответила Берди.
— Тогда подари нам то, что ты отдаешь экрану, что отдают ему все зрители. Отдай немного твоей любви.
Так вот почему мелькали перед ней кадры! Это были магические моменты единения публики с экраном. С Берди такое происходило довольно часто. Когда порой какой-нибудь фильм сильно затрагивал ее, конец картины причинял почти физическую боль. Она чувствовала, как что-то теряла, оставляя часть себя в мире героев и героинь. Воздух словно тяжелел от веса ее желания, смешанного с желаниями других сердец, и все это собиралось в какой-то нише, пока…
