— Я один ехал.
— Ну? Как это? Такие люди. И без охраны. — Аскольд немного забылся и теперь сам пугается своей фамильярности, съёживается под затяжелевшим взглядом Мхова. — Извините, Кирилл Олегович. Хотите, я вас до дома довезу?
Мхов кивает. Он докуривает сигарету до фильтра, подошвой втирает бычок в асфальт. Аскольд, обойдя машину, предупредительно открывает перед ним переднюю дверцу.
А вот и «зайки». Три симпатичные проститутки, сильно моложе Аскольда, таращатся на Мхова, ухмыляются с заднего сиденья, по очереди прикладываются к ликёру «Гранд Марнье». Щедрая душа Аскольд (таким «зайкам» и по пиву хватило бы), усевшись за руль, грубо рвёт машину с места на повышенной передаче. Визжат, дымятся покрышки, протестующе кряхтит коробка передач. Мхов морщится. Он не любит, когда так обращаются с дорогой техникой. Он вообще не понимает способа жизни таких как Аскольд, молодых да ранних. Голое безумие — что в делах, что в тратах. На месте Семёна, Аскольдова отца, он бы хорошенько надавал сыну по жопе за бессмысленное прожигание бессмысленно делаемых денег. Но Семён наоборот сам вынужден тратиться, время от времени выручая сынка из разных передряг. Интересно, сколько ему в прошлом году стоило закрыть уголовное дело и вытащить Аскольда из Бутырской тюрьмы, где тот просидел под следствием пять месяцев? Ну да, там ещё подключился семидесятилетний дедушка, в прошлом замрайпрокурора, задействовал старые связи…
Да что он об Аскольде, о чужом сыне? С его-то собственным сыном — что? Не умея ответить на этот вопрос и чувствуя себя поэтому полным идиотом, Мхов с беспокойством ощущает, как в нем злою опухолью надувается враждебность к Алексею словно к какой-то чужой, опасной и непонятной материи.
— Приехали, Кирилл Олегович, — Аскольд останавливается у ворот его дома.
— Спасибо, Аскольд. Семёну и деду привет передавай.
— А их нету. Отец с матерью в городе зависли, дела… а дед второй месяц в Америке у племянника гостит. В этом, как его, Виннипеге.
— Теперь понятно, — усмехается Мхов, кивая на «заек». — Тогда удачи.
— Постараюсь, — надувается Аскольд. — Марии Петровне привет.
— Хорошо. А Виннипег в Канаде, — говорит Мхов, захлопывая за собой дверцу автомобиля.
— Не один хрен?
«Аскольдова могила» отъезжает, заворачивает за угол. Мхов достаёт из кармана пульт автоматического открывания ворот, жмет на кнопку. Тяжёлые металлические створы медленно разъезжаются и так же неспешно смыкаются уже за спиной у Мхова.
— При-иве-ет, — жена, одетая в ветровку поверх тёплого свитера, машет рукой из ротонды. — А мы тут с Надюшей вот…
Ясно-понятно. Посиживают с соседкой Надькой из дома напротив, дуют «Мэйфлауэр», согреваются.
— Добрый вечер, — здоровается Мхов, рассеянно целует Марию в щёку.
— Налить? — жена кивает в сторону полупустой бутылки с коньяком.
— Не-а, — Мхов отрицательно мотает головой. — Где Алексей?
— В доме.
— Давно?
— Минут десять как. Говорит, на роликах катался по посёлку.
По посёлку, стало быть. Ладно.
— Ой, а что это ты без машины? — замечает, наконец, Мария. — За воротами оставил? Уезжаешь что ли на ночь глядя?
Мхов отзывает жену в сторону:
— Маш, ты проводи Надежду.
— Зачем это?
— Так надо.
Жена, надувшись, идёт в ротонду, шепчется с соседкой. Та поднимается, дамы выпивают на посошок, закусывают яблоком. Мария провожает Надежду до ворот, отпирает калитку, выпускает гостью.
— Мхов, я не поняла, ты ж на «пятисотом» уезжал, — говорит она, возвратясь. — Ой, а где это ты оцарапался, — и тянется к его щеке.
— Машина в овраге у поворота. Вылетел с трассы, — спокойно говорит Мхов.
— Ай, — жена в испуге прижимает ладони к щекам.
— Алёшка выскочил на дорогу прямо передо мной. Я и…
— Ай!
— Да кончай ты айкать. Говоришь, он за десять минут до меня появился?
— Примерно. Ничего не сказал. Говорит, по посёлку катался. Как же это? Ничего не понимаю.
— Я сам не понимаю, — Мхов устало глядит на жену. — У тебя телефон с собой?
Мария достаёт из кармана ветровки свой мобильный, протягивает мужу. Мхов набирает номер.
— Пётр Арсеньич, это я. Да. Тут такое дело, не справился с управлением. Да дома я, дома. Всё в порядке. Да нет же, нет. Прямо перед поворотом к посёлку. Сам. Ну один, один. Ну ладно, Пётр Арсеньич. Ну виноват. Каюсь. Нет. Сосед подвёз. Нет, не думаю. Ну проверьте. Да, пускай прям сейчас подъедут, заберут машину. Никаких ментов. Всё. До завтра.
Мхов возвращает жене трубку.
— Надо с Лёшкой разговаривать, — глухо произносит он. — Сил нет.
— Пойдём вместе, — Мария берёт его под руку.
— Я сам.
— Господи, что же это такое творится? — тяжело вздыхает жена и идет вслед за ним к дому.
В спальню сына на третьем этаже Мхов входит без стука. Раньше он не позволял себе этого никогда, но теперь, похоже, всё поменялось. Алексей сидит перед компьютером, вглядывается в раскрытое окно какого-то чата. Он быстро оборачивается, недоумённо-насторожённо смотрит на отца.
Мхов застывает в дверях, ему трудно сделать шаг, он физически чувствует действие неведомой взаимоотталкивающей силы, вставшей между ним и сыном.
— Зачем ты выскочил на дорогу? — недолго думая, спрашивает он.
— На какую дорогу? — в глазах Алексея лёгкая паника.
— Что ты вообще там делал?
— Где?
Мхов понимает, что он снова в тупике, как тогда, при попытке разговора о случае с собакой, и еле сдерживается, чтобы не заорать что-нибудь грубое, непотребное.
— Лёш, — говорит он, ещё на что-то надеясь, как можно тише, — в той машине был я.
— В какой машине? — угрюмо спрашивает сын.
У Мхова темнеет в глазах, он знает, что надо уходить, но продолжает говорить, срываясь на шёпот:
— В той машине… которая из-за тебя… из-за тебя улетела в овраг… — и вдруг кричит так, что у самого закладывает уши, — в машине! в которой я! я ехал! в которой я! я чуть насмерть не разбился! гадёныш!
И, почти задохнувшись, заходится в кашле.
— Уйди-и-и-и! уйди-и-и-и! уйди-и-и-и! — вдруг тонко кричит сын, но Мхов уже и сам выскакивает вон, страшно грохнув дверью.
Жена стоит напротив, у двери в спальню дочери. Её губы некрасиво трясутся, она плачет.
Мхов беспомощно разводит руками.
— Я не знаю, что делать.
Мария горестно кивает в ответ.
— Я во дворе немного побуду, — говорит Мхов.
И уже с лестницы, вспомнив:
— Маш! Тебе от Аскольда привет!
Недопитая бутылка коньяка стоит на столе в ротонде. Мхов выливает всё до капли в большой стакан и пьет залпом, большими глотками. Алкоголь быстро разжижает мозги, становится легче. Из-за дома слышится веселый смех вперемешку с немецкой речью. «Пойти развеяться, — думает Мхов, — немцы ребята весёлые».
