Макс, ничего не ответив, молча направился к бару. На лице его застыло выражение враждебного презрения.
Дойдя до одного из легких стульев подле бара, Кассандра буквально упала на него со слабым стоном и сбросила с ног туфли. Вздохнув, она принялась массировать пальцы ног.
Стоя у бара, Макс достал из раковины бутылку виски, выпавшую ранее из рук Гарри, вылил ее содержимое и выбросил пустую бутылку в мусорную корзину.
Я с любопытством наблюдал за тем, как он открыл дверцу бара над стойкой, достал бутылку, вытащил пробку и налил себе в бокал бренди. Залпом опрокинул содержимое бокала в горло, отдышался. Налил вторую порцию и стал пить не спеша, мелкими глотками.
— Ох, наконец! — довольный, проговорил он.
«Что же тут происходит??» — удивился я.
Кассандра хихикнула.
— Я думала, меня хватит удар, когда он надумал целоваться на прощание, — произнесла она.
— Ты с таким трудом отклонила его предложение уехать вместе, — недовольно сказал Макс.
Ничего не понимаю.
— Просто он застал меня врасплох. Не понятно разве? — защищалась она.
И снова хихикнула.
— К тому же такое экстравагантное предложение, — продолжала Кассандра с искренним смехом. — Особенно в том, что касается постели, — еле выговорила она.
Ее веселье резко оборвалось, и она бросила на Макса откровенно неприязненный взгляд. Мой мозг отчаянно трудился, пытаясь понять, что же тут все-таки происходит?
— Ты так убедительно умолял меня не оставлять тебя, — произнесла она. — В высшей степени правдоподобно.
Макс прикончил второй бокал бренди. Не торопясь, налил третий.
И с бокалом в руке направился к стулу, на котором сидела Кассандра, глядя на нее с нескрываемым отвращением.
— Отличное зрелище, — насмешливо произнес он. — Абсолютно великолепное.
«Зрелище?»
— Что ты от меня хотел? — спросила Кассандра.
— Из того, что я получил, абсолютно ничего, — прозвучал ответ Макса, ввергший меня в еще большее недоумение.
И он указал на книжные полки кабинета, за которыми скрывалось святилище Аделаиды.
— Какого черта было устраивать представление с этим? — гневно спросил он. — И демонстрировать этому подонку то, что я скрывал от всех?
Его черты лица исказились от бешенства.
— Но прежде всего я хочу узнать, откуда тебе стало о нем известно? — требовательно спросил он.
— Мне ничего не было известно, — защищаясь, произнесла Кассандра. — Велась игра, причем в соответствии с инструкциями.
«О чем они говорят?» Мой мозг был не в силах разрешить эту загадку.
— Скажи лучше, вопреки инструкциям. Все висело буквально на ниточке! — бушевал Макс.
Он показал на камин.
— Уже то, что этот остолоп чуть не наткнулся на нашу тайну, было ужасно! Так тебе понадобилось лезть туда тоже и наводить его на это место еще раз. Ты что, не в своем уме?
Теперь выражение ее лица было таким же злобным.
— Мне что, и рассердиться нельзя? — пробормотала она.
— Понятно. — Сын с еще большим презрением глянул на Кассандру. — К счастью для тебя, твоя злость мигом испарилась. А то бы тебя уже сегодня упекли в тюрьму.
«В какую еще тюрьму?» — вскричал я мысленно.
Макс рухнул на другой стул полностью обессиленным. Глотнул бренди.
— Без этого мне не прийти в себя, — пробормотал он вполголоса.
Затем тяжело вздохнул и выдавил презрительную улыбку.
— Я думал, шериф никогда не наткнется на этот портфель, который я специально оставил чуть не на самом виду. Он мог бы неделю его искать и не найти.
Макс опять вздохнул и потер глаза.
— Но как бы то ни было, — продолжал он, — дурачить этого типа и в самом деле не великое достижение. Мне его даже становилось жаль временами. Он старался изо всех силенок.
К этому моменту мой мозг отказался строить догадки. Было ли это бессилие последствием перенесенного удара, или я просто отупел с возрастом?
Снисходительность Макса опять сменилась злостью.
— Не могу поверить, — снова набросился он на Кассандру, — что после всей нашей дотошной подготовки твое выступление оказалось столь некомпетентным! Очевидно, тот небольшой талант, который я у тебя все-таки признавал, не существует.
«Одну минутку, — встрепенулся мой мозг. — Кажется, забрезжила догадка».
Судя по тому, как резко Кассандра вскочила с места, действительно было сказано что-то важное.
Резким движением сдернут с головы парик, под которым обнаружились темные, по-мужски коротко подстриженные волосы.
Еще одно движение, и она, распахнув блузку, расстегивает спереди крючки бюстгальтера и швыряет его на стул. Я успеваю заметить резиновые подушечки, поддерживавшие его формы.
Я вижу, что это совсем не «она», а «он», ибо перед моим сыном стоит Брайан Крейн и хриплым низким голосом с ненавистью цедит:
— Твой талант тоже сильно выдохся, Макс.
Бросив эти страшные слова, он широкими, решительными шагами направляется в вестибюль и громко захлопывает за собой дверь.
На сцене остается одно действующее лицо.
Бесчисленные вопросы кишели в моем мозгу, требуя ответов. Но все они сводились к одному: была ли единая цель во всех событиях этого дня и что кроется за странными поступками действующих лиц?
Больше всего меня угнетало то, что Макс не подошел ко мне и не объяснил происходящее. Я находился тут потому, что этого хотел он, это было ясно. Но по какой причине? Вразумительного объяснения мне не было дано. Почему же в таком случае меня заставили пройти через эти испытания, через всю эту страшную цепь загадок без всяких объяснений?
Сын даже не смотрел в мою сторону. Вместо этого он упорно глядел на дверь вестибюля, и лицо его ничего не выражало.
Почему я вынужден один сражаться с догадками, не имеющими ответов?
Через некоторое время Макс поднялся и медленной походкой направился к камину. Его движения напоминали движения человека, сраженного старостью и горем. Несмотря на сумятицу, царившую в моем уме, я не мог не чувствовать боли, видя его в таком состоянии.
Наконец он остановился перед портретом своей давно умершей жены.
В комнате к тому времени стало так темно, что ему пришлось включить светильник, расположенный над полотном. Мягкий поток света ложился на тонкое лицо Аделаиды. Макс долго не сводил с него глаз, лицо его выражало одно лишь страдание.
— Это неправда, — прошептал он. — Я всегда любил тебя, Аделаида. Всегда.
Он подавил подступившее к горлу рыдание.
— Просто я не знал, что ты была больна в тот вечер и не могла работать, — говорил он, обращаясь к портрету. — Конечно, мне следовало догадаться, но ты же знаешь, каким я бываю перед выступлением. Не могу думать ни о чем другом.
