Яркий солнечный свет залил отвесно вздымающуюся над речной гладью огромную скалу, бросив отсвет на погружённый в полумрак низкий берег за капищем, стоявшим на фоне ослепительного неба гротескными чёрными тенями.
Штернберг неподвижно и безучастно сидел на снегу, низко склонив голову, и, казалось, пребывал в полнейшей прострации. Но его внезапный взгляд из-под путаницы мокрых волос был изумлённым, растерянным, светящимся странной пронзительной пустотой — и в то же время совершенно новым, ищущим, словно высматривающим маяк на самой кромке горизонта. И, должно быть, что-то Штернбергу удалось высмотреть в той видной лишь ему одному дали, потому что он с трудом поднялся, опираясь на плечо Хайнца, и тихо сказал:
— Пошли. Здесь нам делать уже точно нечего.
Они медленно пересекли окружённую монолитами площадь и побрели по дороге.
* * *
Громада скалы давно скрылась за верхушками заснеженных деревьев, синие тени становились короче, впереди в высокое небо поднимались редкие дымки из печных труб над заиндевевшими крышами домов. Деревня дремала в солнечной морозной тишине.
Подойдя к тому дому, что в продолжение нескольких дней служил жилищем Штернбергу и его подчинённым, Хайнц ощутил кислый пронзительный запах гари. Окна и двери были выбиты, и угольной чернотой зияли выгоревшие комнаты. Хайнц растерянно озирался по сторонам. На крыльце дома напротив увидел пожилую женщину, сметавшую со ступеней снег. Она сердито поворачивалась к ним спиной, словно не желала замечать остановившихся неподалёку солдата и офицера, поддерживающих друг друга, пошатывающихся от усталости. Но они всё не уходили, и женщина раздражённо покосилась на них из-за плеча. Затем спустилась с крыльца.
— Ну что вам здесь ещё надо?
— Нам бы немного погреться, если вы будете так добры, — сказал Хайнц. — К тому же мой командир ранен.
— Вы видали, что ваши тут наделали? — закричала женщина. — Погрелись. Полдеревни спалили.
— Ну почему сразу полдеревни, — смущённо возразил Хайнц. — К тому же это не мы, нас здесь не было. Мы на Зонненштайне были, — помедлив, добавил он.
— У тех самых камней, что ли? И вам там совсем ничего не сделалось? — Женщина поглядела на них как-то по-иному. — Ну проходите…
Позже Хайнц в слежавшейся, пахнущей недрами платяного шкафа, но чистой одежде сидел за столом и слушал рассказ женщины о том, как накануне эсэсовцы в панике покидали деревню, боясь подхватить какую-то принесённую с Зонненштайна невиданную заразу, за считаные минуты превращающую молодых людей в стариков, и, уходя, подожгли дом напротив — вроде по приказу самого генерала.
— А вечером тут парень один приходил, — рассказывала дальше женщина, — тоже, значит, от тех камней. Чудной какой-то: память у него, что ли, отшибло, но не совсем, а вроде как наполовину. Как зовут его — помнит, где живёт — помнит, а как здесь очутился — не знает. Лет, пожалуй, пятнадцати, крепкий такой паренёк, на помешанного-то ведь и не похож вовсе. Шваб. Всё по-своему балакает, еле поймёшь, чего говорит. Костюмчик на нём вроде как у твоего командира, чёрный и ладно скроенный, только новёхонький и как будто с чужого плеча, великоват малость. И орден такой большой на шее болтается. Неужто уже воевал? Ну, сейчас даже дети воюют, вот до чего дожили… И, главное, откуда этот орден взял — тоже не помнит…
Хайнц слушал, затаив дыхание.
— А сейчас он где? Ну, парень этот…
— Да с утра в Штайнхайд ушёл, что ему здесь делать? В Швабию свою добираться будет…
Хайнц на цыпочках прошёл в соседнюю комнату и осторожно оттянул занавеску с окна. Сияющие полосы солнечного света легли на белую кровать, подобную тихому заснеженному острову. Золотистые руки Штернберга лежали поверх одеяла, ладони были забинтованы. Хайнц в первый раз видел эти руки без колец. Не по-офицерски длинные волосы Штернберга были зачёсаны назад, открывая высокий лоб, перехваченный ослепительно-белой полоской бинта; чистое, бледное лицо его с закрытыми глазами, удивительно красивое, было необыкновенно спокойно, настолько спокойно, что Хайнц даже испугался. Но веки лежащего слабо вздрогнули, и задрожали ресницы. И Хайнц стоял рядом, ожидая, что вот сейчас командир проснётся и тогда услышит замечательную, невероятную, просто потрясающую новость.
