– Подожди меня здесь, – велел я Майе. – Пойду узнаю, что он вытворяет.
– Нет, одна я не останусь!
– Ладно, тогда давай за мной.
Мы направились к Сашке, инстинктивно пригнувшись, как и он. Со стороны наверняка смотрелось смешно, но мы были всего лишь детьми, а дети ведут себя вовсе не так, как взрослые. Я гадал, что именно задумал Сашка. Перепугался и решил спрятаться? Или захотел снять тетку на видео, чтобы залить потом на Ютуб? Может, ему вообще приспичило по нужде?
Холодная догадка пронзила меня в тот момент, когда Сашка принялся чиркать зажигалкой.
– Ты охренел совсем, что ли?! – яростно прошептал я.
– Надо ее проучить. Пусть знает, как орать и коляской своей долбить! – процедил Сашка, не глядя на меня. – Нога до сих пор ноет. А тетка будет гулять как ни в чем не бывало? Так не пойдет!
Огонек зажигалки лизнул красный фитиль петарды. «Черная шрапнель» зашипела, как ядовитая змея. Сашка высунул голову поверх кустов, пытаясь прицелиться.
– Не вздумай! – закричала Майя. – Костя, останови его, пожалуйста! Там же малыш в коляске!
Я бросился к Сашке, но сделал только хуже. Сам бы он ни за что не попал в тетку, как не попадал мячом в баскетбольное кольцо на физре. Я схватил Сашку за руку. Он бросил на меня недоуменный взгляд и нелепо задергался, пытаясь вырваться. Ладонь разжалась, шипящая «черная шрапнель» полетела в сторону коляски. Я успел заметить, как она отскочила от плотного капюшона прямо в лицо тетке.
Грянул взрыв. После него на улице неожиданно стало совсем тихо. Смолкли гул машин и пение птиц. Майка издала сдавленный писк. В холодном оцепенении я уставился на тетку, которая замерла на месте, прижав ладони к лицу. Сквозь пальцы виднелись алые подтеки, устремившиеся к шее. Мое воображение рисовало до тошноты реалистичную кровавую маску, в которую должно было превратиться лицо тетки. Я был уверен, что она лишилась кожи, языка, а вместо носа и глаз зияют уродливые дыры.
– Я не хотел, чтобы так… – дрожащим голосом произнес Сашка. – Вы же знаете, я не хотел…
Он продолжал оправдываться, но я не слушал. Все мысли в голове вертелись вокруг того, что мы натворили, а взгляд невозможно было оторвать от неподвижной тетки. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем она дрогнула, словно ожившая статуя. Руки опустились, перестав скрывать лицо. Я облегченно выдохнул. На щеке тетки расцвела небольшая ранка, из которой сочилась кровь, кожа покрылась чернотой от петарды. Не удалось избежать легкого ожога возле губ, но все это ни в какое сравнение не шло с тем, что я нафантазировал.
А потом тетка закричала.
Меня поразил не сам крик, а то, что он не был вызван болью. Казалось, тетка и не заметила ран от взрыва петарды. Она кричала, глядя на коляску так, будто впервые в жизни встретила нечто столь отвратительное и пугающее.
Крик оборвался так же неожиданно, как начался. Тетка взмахнула руками, словно пыталась отогнать надоедливую муху, и бросилась бежать вниз по дороге. Брошенная возле магазина коляска заставила нас переглянуться.
– Она оставила ребенка?! – ахнула Майя. – Как такое можно сделать?
– И он до сих пор молчит. Я ведь говорил, что это ненормально. Если личинус мертв, то понятно, почему тетка так быстро убежала, – нахмурился Сашка.
– Да хватит уже нагонять! Мало того что петарду запустил, так еще только хуже делаешь! – сказал я. – Давайте догоним тетку. Извинимся и попросим вернуться к ребенку. Или придется в полицию идти?
– Тогда мать меня точно убьет! И за футболку, и за петарды.
Я не сразу заметил, что Майя покинула наше укрытие и направилась к коляске. Ее походка изменилась: подошвы туфель вяло шоркали по асфальту, тело чуть клонилось то влево, то вправо.
– Майка, ты что? – спросил я.
Она не обернулась. Сделала еще несколько шагов и лишь потом ответила сонным, заторможенным голосом:
– Там же малыш. Я должна за ним присмотреть.
Я глянул на Сашку. Он выпучился на меня в ответ. Тем временем Майя добралась до входа в магазин. Деловито поправила капюшон, обхватила ручку и, мерно покачивая, покатила коляску по дороге. До моих ушей донеслась заунывная мелодия, похожая на изувеченную версию колыбельной.
– Стой, стой! Майка! – Я перемахнул через кусты и рванул за ней. Сашка бросился следом за мной. – Да куда ты идешь? Подожди нас хотя бы!
Майя не замедляла шаг, как будто забыла о нашем существовании. Сашка заорал:
– Открой коляску! Загляни внутрь! С этим личинусом что-то не так, говорю тебе!
Мне почему-то подумалось, что со стороны Майка смотрится как обычная мамочка на прогулке с коляской. Если не слушать гнетущую колыбельную и не принимать в расчет, что ребенок чужой.
Мы добежали до Майи, но она по-прежнему не реагировала на уговоры и крики. Я схватил ее за плечо, сначала нерешительно, затем сильнее. Майка вырывалась, мыча что-то неразборчивое, поэтому мне пришлось обхватить ее обеими руками для того, чтобы остановить. От этого она заплакала, но не отпустила рукоять коляски.
– Щас я покажу. Узнаете, кто был прав… – пробормотал Сашка и сорвал капюшон.
Увиденное заставило меня разжать руки и отшатнуться. Я с трудом подавил желание дать деру, хотя все равно вряд ли бы получилось: ноги стали как ватные. Сашка тихо выматерился.
В люльке извивалось нечто, похожее на смесь кальмара и лямблии из школьного учебника биологии. Только размером чуть меньше новорожденного младенца. Багряное тельце сокращалось, словно пыталось укрыться от жарких лучей солнца и испуганных глаз людей. Четыре жгута, коренящихся в верхней части – «голове» – существа, били по краям коляски, со свистом рассекая воздух. Блестящие черные наросты выпучились, завращались на тонких основаниях, поворачиваясь то ко мне, то к Сашке.
Дно люльки покрывала темная жижа, извергнувшаяся, по-видимому, из отверстий на тельце Багряноголового. На существо был криво натянут грязный, пропитанный влагой подгузник, а одно из щупалец пронизывало колечко детской погремушки. Я мог бы усмехнуться этой детали в каком-нибудь фильме, но в тот момент не мог отделаться от нарастающих волн страха.
«Безумная тетка за ним ухаживала, – мелькнула отталкивающая мысль. – Как за малышом. Неужели такого и родила?»
Багряноголовый в очередной раз выпучился на остолбеневшего Сашку. Жгуты напряглись, на тельце с хлюпаньем разошлось чернеющее отверстие. Высунувшаяся из него тонкая трубочка выпустила тугую струю Сашке в лицо. Он согнулся пополам, затем и вовсе рухнул, растирая глаза ладонями.
– А-а-а-а-а, жжет! Жжет! Смойте с меня эту дрянь! – кричал он, катаясь по тротуару.
Я бросился на помощь. Инстинктивно потянулся к лицу Сашки голыми руками, но вовремя сообразил, что жижа обожжет и меня. Растерянно осмотрелся в поисках тряпки, затем стянул с себя футболку.
Жижа стиралась тяжело, неохотно. Как старые обои со стены. Я попытался приложить больше усилий, но Сашка сразу заорал и оттолкнул меня ногами. А я, не в силах произнести ни слова, глядел на его лицо с отваливающимися кусками кожи и бурой сеточкой от впитывающейся жижи. Глаза Сашки покраснели, зрачки теряли форму, напоминая растекающиеся капли акварели.
– Ничего не вижу, – жалобно сказал он. – Больше не стирай, не трогай мое лицо. Уже не жжется так сильно. Просто ноет, и все.
– Это какая-то кислота, – сказал я, не найдя других слов.
– Выглядит плохо, да? Ладно, не отвечай. Где этот красный уродец?
Только сейчас я заметил, что коляски рядом не было. Как и Майи. Мне вспомнился ее отрешенный взгляд и заунывная мелодия. Тяга к псевдоребенку, столь сильная, что Майя упорно пыталась вырваться от меня. Похоже, когда я помогал Сашке, она воспользовалась моментом и укатила коляску. Куда? Хотел бы я знать. Утешало лишь то, что Багряноголовый в Майку кислотой не плевал, а признал в ней нечто вроде родителя.
– Нет коляски. Майка ушла и забрала ее с собой, – ответил я.
Сашка застонал. Не от боли – от досады. Думаю, он корил себя за то, что вообще затеял все это дело с петардами.
