Казалось, монахов ничуть не затронул сарказм его слов. Фра Станислао, перекладывая бумаги, невозмутимо сказал:
— Мы займемся вашим делом через несколько дней, синьор Ракоци. Пока же, я думаю, вам придется со всем согласиться. Фра Сансоне, — он сделал знак доминиканцу, сидевшему молча, — будет вас охранять.
Фра Сансоне встал из-за стола и поклонился. Это был мускулистый, высокий и широкий в кости человек.
— Доброго дня вам, фра Сансоне, — вежливо поклонился в ответ Ракоци. — Будьте уверены, я сделаю все, чтобы вам в моем скромном обиталище было удобно. Если церковь, конечно, не сочтет это грехом, — добавил он, обращаясь к фра Станислао.
Монах улыбнулся.
— Такой уважительностью вы окажете и себе, и донне Деметриче большую услугу. Фра Сансоне исполняет приговоры церковных судов. У него много возможностей влиять на развитие ситуации. Я полагаю, вам это понятно?
— Да, — мрачно кивнул Ракоци. Что тут непонятного? К нему приставили палача.
— В таком случае мы вас не задерживаем. Встретимся после аутодафе. — Фра Станислао встал и повернулся к своим сотоварищам.
— Но… я не могу ведь оставаться все это время в неведении? Дадут ли мне знать, что сталось с донной Воландри? И сообщат ли, какие обвинения будут направлены против меня?
— После аутодафе. — В голосе фра Марио звучала издевка. — Ваш дядюшка был крепким орешком. Посмотрим, таков ли племянник!
Ракоци ничего не ответил, он смотрел на фра Станислао.
— Я полагаю, что до одиннадцатого мне нельзя посещать мессу и причащаться?
— Да, это так.
— А если я нарушу запрет? — Он привалился к столу и, опираясь на руки, наклонился вперед. — Ответьте мне, добрые братья. Что в этом случае будет со мной?
Фра Станислао спокойно встретил его взгляд.
— Вас обвинят в ереси. И вы разделите судьбу всех еретиков. Вас сожгут на площади, возле столба, а ваш пепел развеют по ветру. До встречи, синьор Ракоци. У нас еще много дел.
* * *
Письмо Папы Алессандро VI к Джироламо Савонароле.
Его святейшество Алессандро VI шлет последние предупреждения непокорствующему отступнику Джироламо Савонароле.
Мы весьма обеспокоены тем, что, упорствуя в гордыне своей и не признавая свое отлучение от святой церкви, вы продолжаете вершить церковные службы и приводить к причастию флорентийцев, чем усугубляете свою вину и вовлекаете в грех прихожан, доверяющих вам.
Поэтому мы с большим неудовольствием сообщаем, что начинаем процесс против вас, призванный истолковать ваши деяния как самую вредную ересь, за которую вам придется тяжелейшим образом поплатиться как в этом мире, так и в жизни иной.
Но Господь милосерд и призывает нас более печься о заблудшей овце, чем о смиренном стаде. Процесс, нами начатый, идет пока без огласки, дабы дать вам время отречься от ваших богопротивных поступков. Даем вам неделю с момента получения настоящего документа, чтобы публично покаяться в неповиновении нашей булле и в остальных своих грехах. Ваше раскаяние должно быть искренним, безоговорочным и письменно зафиксированным, чтобы о нем мог узнать весь католический мир. После сей акции вам вменяется в обязанность предать себя в руки верховного настоятеля доминиканского ордена, дабы тот указал, какой из монастырей примет вас в качестве добродетельного монаха-затворника.
Сим шагом вы удержите вашу паству от великих грехов, чем, несомненно, заслужите наше благоволение.
В противном случае на вас обрушится вся мощь католической гвардии в соответствии с волей Господней.
Алессандро VI, верховный понтифик престола святого Петра Рим, праздник святого Фомы Аквинского 8 марта 1498 годаГелата вскинула морду, готовая пуститься галопом. Ракоци натянул поводья. Мрак конюшни освещала всего лишь одна свеча, и лица Руджиеро практически не было видно.
— Как долго фра Сансоне проспит? — спросил слуга, готовясь открыть боковые ворота.
— До утра. Я вернусь много раньше. Если он начнет просыпаться, брось в жаровню еще несколько корешков. Этого вполне хватит, чтобы его успокоить. — Ракоци поплотней завернулся в плащ — Я выеду через ворота Корса дель Прато, как мусорщик. Там открыто всю ночь, — Он сунул руку в сапог и проверил, на месте ли нож. — Я готов. Не мешкай же, Руджиеро.
Тот колебался.
— Что мне сказать, если явятся доминиканцы? Вдруг они захотят видеть вас?
— Скажи, что хозяин молится и не велел себя беспокоить. Будь уверен, они отнесутся к этому с уважением.
— Ладно, — кивнул Руджиеро с сомнением.
— Положись на меня, старый друг.
Ракоци наклонился вперед и, когда ворота открылись, дал волю Гелате. Та исчезла во мраке ночи, прежде чем Руджиеро успел что-либо возразить.
Флоренция спала и в сиянии звезд казалась городом-призраком. Ракоци молча скакал по пустым улицам и придержал кобылу только возле Санта-Мария Новелла. Грохот копыт смолк, но в нескольких кельях зажегся свет, там забубнили молитвы. Всадник помедлил, затем пустил лошадь шагом и через десяток минут проехал через ворота Корса дель Прато — в соседстве с парой повозок, нагруженных всяческим хламом.
Он гнал Гелату, пока мог хоть что-то перед собой различать, а когда тьма сгустилась, перешел на рысь, потом на трусцу, потом и вовсе остановился. Скачка во мраке сулила множество неприятностей. Ракоци постоял с минуту, изучая дорогу. Вдруг Гелата прянула в сторону, из-за холма послышался лай. Что там — застава, засада? Ему показалось, что в темноте что-то движется, приближаясь к нему, он дернул поводья. Кобыла легко рванулась вперед и унесла его от опасного места.
Где-то в полумиле от конечной цели своего путешествия Ракоци спешился и, потянув за узду, свел Гелату с дороги. Близился день аутодафе, и подступы к древнему замку могли усиленно охраняться. Он привязал кобылу к толстому корню дерева, вросшего в холм, и продолжил свой путь.
Камни стены были сухими, и на подъему него ушло менее четверти часа. Ракоци тенью проник в келью и, присев под окном, позвал Деметриче. Голос его был не громче шелеста тростника.
Она не ответила, Ракоци скользнул к ее ложу и, встав на одно колено, тронул спящую за плечо.
Жалобно всхлипнув, Деметриче с трудом разлепила опухшие веки. Губы и щеки ее покрывали струйки засохшей крови.
— Нет, — шепнула она и вновь погрузилась в забытье.
