Ознакомительная версия.
Под кроватью Джонни кричал почти пятнадцать минут, а потом замолчал так же внезапно, как и начал кричать. Его тело расслабилось. Клаю пришлось прижать голову к боку Джонни (одна из рук мальчика каким-то образом ухватила его за шею), чтобы убедиться, что тот дышит.
Он вытащил Джонни из-под кровати, вялого, как мешок с почтой, и положил пыльное, грязное тело на кровать. Пролежал рядом почти час, прежде чем провалиться в тяжелый сон. Утром увидел, что на кровати опять никого нет. Джонни снова заполз под кровать. Как побитая собака, ищущая убежище, где до нее никто не сможет добраться. Вроде бы прямая противоположность прежнему поведению мобилоидов… но, разумеется, Джонни не был таким, как они. Джонни был чем-то другим, да поможет ему Бог.
Теперь они находились в уютном коттедже хранителя Лесного музея в Спрингвейле. Еды хватало, на кухне была дровяная печь, ручной насос качал чистую воду. Был даже биотуалет (хотя Джонни им не пользовался, Джонни выводили во двор). Все, как было в 1908 году (не считая биотуалета, конечно).
Неделя эта выдалась спокойной, если не считать ночных приступов крика Джонни. У Клая была возможность подумать, но теперь, стоя у окна гостиной и наблюдая за кружащим по улице снегом, пока его сын спал в стенном шкафу-убежище, он понял, что время раздумий прошло. Само по себе ничего измениться не могло. Что-либо изменить мог только он.
«Вам потребуется еще один сотовый телефон, — сказал Джордан. — И придется отвезти его в то место, где есть сигнал».
Сигнал здесь был. Устойчивый сигнал. Черточки на дисплее мобильника это доказывали.
«Насколько ему может стать хуже?» — спросил Том. И пожал плечами. Но, разумеется, он мог пожимать плечами, не так ли? Джонни не был сыном Тома, у Тома уже появился свой сын.
«Все зависит от того, отреагировал ли мозг точно так же, как реагируют надежно защищенные компьютеры, когда попадают под воздействие ЭМИ, — сказал Джордан. — Они проводят резервное копирование».
Резервное копирование. Властная фраза.
Но ты должен стереть программу мобилоидов для того, чтобы освободить место для второй, очень даже теоретической, перезагрузки, и идея Джордана (вновь ударить Джонни Импульсом, вышибить клин клином) представлялась очень уж сомнительной, очень опасной, с учетом того, что Клай не мог знать, в какую программу превратился мутирующий Импульс… предполагая (человек предполагает, а Бог располагает, да, да, да), что он еще продолжает транслироваться…
— Резервное копирование, — прошептал Клай. За окном стремительно угасали последние остатки дневного света. Клубящийся снег все более напоминал призраков.
Импульс теперь стал другим, в этом Клай был уверен. Он помнил первых бодрствующих ночью мобилоидов, на которых наткнулся, проходя мимо здания «Добровольной пожарной команды Герливилла». Они дрались из-за старого пожарного автомобиля, но этим дело не ограничивалось. Они разговаривали!
Не просто издавали звуки, которое могли быть словами, а разговаривали. Не так чтобы говорили много, на непринужденную беседу на коктейль-пати их разговор не тянул, но это был разговор. «Уходи. Ты иди. Черт ты говоришь». И вечно популярный «Мойбиль». Эти двое отличались от мобилоидов первого разлива (мобилоидов эры Порватого), а Джонни отличался от этих двоих. Почему? Потому что червь продолжал вгрызаться в программу Импульса, которая продолжала мутировать? Возможно.
А напоследок, перед тем как поцеловать его и уехать на север, Джордан сказал следующее: «Если вы столкнете новую версию программы с той, которую получил Джонни и остальные на пункте превращения, они, возможно, съедят друг друга. Потому что так ведут себя черви. Они поедают другие программы».
И тогда, если старая программа сохранилась… если резервное копирование имело место быть…
Снедаемый тревогой, Клай вспомнил Алису… которая потеряла мать, но нашла способ сохранить самообладание, трансформировав свои страхи в детскую кроссовку. Через четыре часа после выхода из Гейтена, на шоссе 156, Том спросил группу норми, не хотят ли они составить им компанию на площадке для отдыха. «Это они, — сказал тогда один из мужчин. — Банда из Гейтена». Другой мужчина послал Тома в ад. И тогда Алиса вскочила. Вскочила и сказала…
— Она сказала, по крайней мере мы что-то сделали. — Клай смотрел на быстро сгущающуюся темноту за окном. — А потом спросила их: «Что, вашу мать, сделали вы?»
В этом и был ответ, в словах умершей девочки.
Джонни-малышу лучше не становилось. Вариантов у Клая оставалось только два: оставить все как есть или попытаться что-то изменить, пока было время. Если оно у него еще было. Освещая путь лампой на батарейках, Клай прошел, в спальню. Через приоткрытую дверь стенного шкафа он мог видеть лицо Джонни. Спящим на боку, подложив руку под щеку, с падающими на лоб волосами, он выглядел практически тем же мальчиком, которого Клай поцеловал на прощание, прежде чем тысячу лет тому назад уехать в Бостон с портфелем, набитым картинами «Темного скитальца». Похудевшим, но таким же. Отличия проявлялись, когда он бодрствовал. Раскрытый рот и пустые глаза. Опущенные плечи и болтающиеся руки.
Клай распахнул дверь шкафа, опустился на колени у кушетки. Джонни шевельнулся, когда свет лампы упал на лицо, потом вновь затих. Клай не ходил в церковь, и события последних недель не сильно укрепили его веру в Бога, но он нашел своего сына, так уж вышло, вот мысленно и помолился тому, кто мог его услышать. Коротко и конкретно: Тони, Тони, приходи, что потеряно, найди.
Он откинул крышку мобильника, нажал кнопку включения. Мобильник пикнул. Дисплей вспыхнул янтарным светом. На нем появились три черточки радиосигнала. Клай замялся, но если речь заходила о том, кому звонить, абонент, который ответил бы наверняка, был только один: тот самый, на ком остановили свой выбор Порватый и его друзья.
Когда на дисплее появились три цифры, Клай протянул руку и потряс Джонни за плечо. Мальчик не хотел просыпаться. Застонал, попытался отодвинуться. Попытался перевернуться на другой бок. Клай не позволил ему сделать ни первое, ни второе.
— Джонни! Джонни-малыш! Просыпайся! — Он тряхнул сына сильнее и продолжал трясти, пока мальчик не открыл пустые глаза и не посмотрел на него с опаской, но без свойственного человеку любопытства. То был взгляд собаки, привыкшей к дурному обращению, и у Клая рвалось сердце всякий раз, когда он этот взгляд видел.
Последняя возможность, подумал он. Ты действительно собираешься это сделать? Шансы на успех меньше, чем один из десяти.
Но каковы были шансы на то, что ему удастся найти Джонни? На то, что Джонни покинет Кашвакамак до взрыва? Один из тысячи? Один из десяти тысяч? Он собирался жить с этим запуганным, но лишенным всяческого любопытства взглядом, и когда Джонни исполнится тринадцать лет, потом пятнадцать, потом двадцать один? И чтобы все это время его сын спал в стенном шкафу и справлял нужду во дворе?
Ознакомительная версия.
