Молчание.
— Так, давай разберемся. Ты хочешь, чтобы я приехал туда?
— Да. Прямо сейчас.
— Ты хочешь, чтобы я приехал туда и забрал тебя?
— Мы были женаты. Разве я прошу о многом?
— Да нет, не то чтобы… — Он отошел. Возможно, чтобы посоветоваться с Зоуи? Потом вернулся. — Понимаешь, проблема в машине — ну, она в ремонте.
— Нашел время! — рявкнула она. — Надо было купить маленькую японскую машинку, как у нас. Ни разу еще не подвела.
— Так почему ты не… ну, не сядешь в нее?..
— Потому что она принадлежит ей! Потому что хозяйка — она, а я не хочу споров. Потому что я не хочу, чтобы она или какая-нибудь ее вещь была рядом со мной.
— Ты о толстухе? Ты сбегаешь от нее?
— Слушай, я вызову такси. Просто пусти меня к себе, когда доберусь. Вероятно, это будет не скоро.
— Ладно, у меня есть тачка, — сказал Гэвин. — Я могу приехать. Не вопрос. Только не смейся. В смысле, она ниже моей обычной планки.
— Гэвин, приезжай, умоляю, хоть на палочке верхом.
Она выключила телефон. Прижала ладонь к солнечному сплетению и попыталась дышать медленно и спокойно. Она сидела на краю кровати. В голове мелькали сцены жизни с Эл. Элисон в «Олене и подвязке» в день, когда они встретились: перекладывает пакетики с сахаром и наливает молоко. Элисон в гостинице в Хемел-Хемпстед: примеряет сережки у туалетного столика и перед каждой новой парой протирает мочки ватными шариками, смоченными в водке из мини-бара. Элисон, закутанная в одеяло, в ночь, когда умерла принцесса, стучит зубами на диване в квартире в Уэксхэме. Она стащила сумку со шкафа, запихнула в нее косметичку и пару белья, после чего принялась репетировать свое объяснение Гэвину и всему миру. Бродяга повесился в сарае. Стало душно, и у меня заболела голова. Она топала у моей комнаты и орала: «Какие еще яйца?!» Она рывком застегнула сумку и потащила ее вниз по лестнице. Внезапно она подумала, я не могу явиться к нему в таком виде, а как же Зоуи, на ней, поди, дизайнерское белье, может быть, даже нечто уникальное, созданное другом специально для нее, что-нибудь шифоновое или шелковое — я не хочу, чтобы она увидела меня в трениках, она рассмеется мне в лицо. Колетт побежала обратно, содрала с себя одежду и встала перед раскрытым гардеробом, мучительно размышляя, во что такое нарядиться, чтобы произвести впечатление на модель. Она глянула на часы: сколько времени Гэвину понадобится, чтобы доехать из Уиттона? Дороги, наверное, пустые, подумала она. Она оделась; и не осталась довольна результатом; может, накраситься? Она направилась в ванную, старательно нарисовала два глаза и рот. Снова спустилась по лестнице. Обнаружила, что дрожит, и подумала, что чашка чего-нибудь горячего не помешает. Потянулась было к кухонному выключателю, но отдернула руку. Предполагается, что нас тут нет; соседи думают, что мы уехали. Она подошла к окну кухни и осторожно приподняла жалюзи.
Было половина четвертого, и короткая летняя ночь уже утекала густой дымкой. Вокруг «Балморала» поставили алюминиевое ограждение, и на нем подпрыгивали несколько сорок, точно травя анекдоты. Она услышала за спиной шаги по линолеуму. И едва не завизжала. Эл шла через кухню, грузная, в своей обширной хлопковой ночнушке. Шла медленно, словно ее тащили, как загипнотизированная. Она открыла ящик со столовыми приборами и остановилась, глядя в него и перебирая ножи и вилки.
Вот и все, подумала Колетт. Часть моей жизни подходит к концу; тихое звяканье металла в ящике, щебет птиц, сосредоточенное лицо Элисон. Колетт молча разминулась с Эл. Ей казалось, что она не прошла, а протиснулась мимо нее, словно белая сорочка Эл раздулась, заполнив комнату, и тело Эл разбухло вместе с ней. Колетт услышала вдалеке гул мотора. Моя колесница, подумала она. Может, Гэвин и не идеальный мужчина, но в трудный момент он готов мне помочь. По крайней мере, он жив. По крайней мере, он всего один.
Стоя на кухне, Эл слышала, как парадная дверь закрылась за Колетт. Открылась крышка почтового ящика, на пол упали ключи, крышка захлопнулась. Несколько театрально, подумала Эл, в подобном жесте не было нужды. Она поковыляла к кухонному стулу и села. Не без труда подняла голень и уложила ее на колено другой ноги. Задняя поверхность бедра натянулась и напряглась, пришлось вцепиться в икру, чтобы ступня не соскользнула и не упала обратно на пол. Она сгорбилась, наклонилась вперед. Неудобно; живот зажат, тяжело дышать. Жаль, Кары рядом нет, подумала она, чтобы помочь или хотя бы научить меня правильной технике; она уже должна была получить свой диплом. Придется попросту тереть и надеяться на лучшее, придется самостоятельно отправиться в прошлое, обратно в Олдершот, к собачьим вольерам и чахлым кустам, обратно в болотные воды утробы, а может, и дальше — туда, где еще нет Элисон, а есть лишь место, приготовленное для нее.
Она нащупала подушечки пальцев и нежно, осторожно принялась массировать подошву.
В какой-то момент надо развернуться и пойти назад, к себе. Иначе прошлое вцепится в загривок, оставив тебя истекать кровью в придорожной канаве. Лучше развернуться и встретить его во всеоружии.
Ноги, кажется, опухли еще больше, чем обычно. Возможно, она слишком сильно массировала их. Или, не исключено, она просто не хочет возвращаться по этой дороге, заново переживать годы отрочества, задушевные беседы с Эмми, счастливые школьные деньки, забавы в детском саду. Она слышит, как Колетт бросает ключи в щель почтового ящика. Назад, назад. Она слышит шум маленькой машинки, взбирающейся по холму на Адмирал-драйв: это Гэвин.
Назад, назад, назад во вчера. Полиция обыскивает дом. Колетт спрашивает, что вы ищете, констебль Делингбоул, вы ведь не думаете, что мы прячем еще один труп? Делингбоул говорит, довольно застенчиво, вы не могли бы больше не называть меня так? Я теперь сержант Делингбоул.
Чудесный дом, говорит женщина-полицейский, осматриваясь. Элисон предлагает ей чаю, а женщина-полицейский отвечает, да что вы, вы пережили такое потрясение, я сама все сделаю.
Эл говорит, вот лимонно-имбирный чай, ромашковый, «Эрл грей» и обычный черный чай, в холодильнике есть лимон и обезжиренное молоко, на верхней полке — сахар, если понадобится. Сержант Делингбоул опускает длинную палку в отверстие измельчителя отходов, вынимает и обнюхивает ее. Обычная процедура, поясняет он. Кстати, у вас чудесные ножи. Мне нравятся японские ножи, а вам? Такие шикарные.
Женщина-полицейский спрашивает, так почем, вы сказали, продают такие дома?
Назад, назад. Ее пальцы прижаты к двери сарая, нащупывают пульс Марта. Она идет по саду к «Балморалу». Колетт жестами показывает, что дверь заперта. Она стоит у раковины и вытирает пролитую воду. Чайник кипит. В окне возникает лицо Мишель. Назад, назад. Они закрывают дверь дома миссис Этчеллс. Что посеешь, то и пожнешь. Она держит листок бумаги с горелой отметиной. Она засунула голову в гардероб и вдыхает камфару, фиалки и слабый запах тела, неподвластный годам. Мне всегда говорили, если кто спросит, тебе шестнадцать, ясно? События моей жизни никак не привязаны к возрасту. Я толком не знаю, сколько мне лет.
