Фет поднялся, посмотрел на Эфа. Во взгляде его читалось: «Вы можете в такое поверить?»
— Все это куда лучше, чем те дела, что я наметил себе, проснувшись утром. — Василий прицелился в банку из гвоздезабивного пистолета, потом опустил руку. — Не будете возражать, если я оставлю его себе?
Эф покачал головой.
— Нет вопросов.
Эф поднялся наверх и немного помедлил в коридоре, увидев, что Сетракян сидит с Заком за кухонным столом. Сетракян снял с шеи серебряную цепочку, на которой висел ключ от подвала, и скрюченными пальцами застегнул ее на шее одиннадцатилетнего мальчика, потом похлопал его по плечу.
— Почему вы это сделали? — спросил Эф Сетракяна, как только они остались одни.
— Внизу есть вещи, записи, книги, которые необходимо сохранить. Они могут принести пользу будущим поколениям.
— Вы не собираетесь вернуться?
— Я принимаю необходимые меры предосторожности. — Сетракян огляделся, дабы убедиться, что их никто не подслушивает. — Пожалуйста, поймите. Несколько новых вампиров — далеко не все, чем располагает Владыка. Мы даже представить себе не можем его истинного могущества. Он обитает на этой земле тысячелетия. И однако…
— И однако он — вампир.
— А вампиров можно уничтожить. Наш наилучший шанс — выгнать его из темноты. Под убийственные лучи солнца. Вот почему мы должны дождаться рассвета.
— Я хочу найти его прямо сейчас.
— Я знаю. Именно на это он и рассчитывает.
— У него моя жена. И Келли оказалась там только по одной причине — из-за меня.
— Личные обязательства перед дорогим вам человеком — это серьезный мотив. Но вы должны знать: если она действительно у него, то он уже обратил ее.
Эф покачал головой.
— Нет.
— Я говорю это не для того, чтобы разозлить вас…
— Нет!
Сетракян кивнул. Подождал, пока Эф возьмет себя в руки.
— «Анонимные алкоголики» сильно мне помогли, — вновь заговорил эпидемиолог. — Не научили только одному — смирению перед тем, что невозможно изменить.
— Я такой же, — кивнул Сетракян. — Возможно, эта общая черта и свела нас вместе. Наши цели на текущий момент полностью совпадают.
— Почти полностью, — поправил его Эф. — Потому что только один из нас фактически убьет этого мерзавца. И это буду я.
Нора с нетерпением дожидалась возможности поговорить с Эфом. Она подскочила к нему, как только Эф отошел от Сетракяна, и увела в выложенную кафелем ванную старика.
— Не делай этого.
— Не делай чего?
— Не проси, о чем собираешься попросить. — В ее карих глазах стояла мольба. — Не проси!
— Но я хочу…
— Я напугана до потери пульса… но я заслужила право быть рядом с тобой. Я тебе понадоблюсь.
— Конечно. Однако ты нужна мне здесь. Присматривать за Заком. И кроме того… один из нас должен остаться. Чтобы продолжать наше дело. На случай… — Он недоговорил. — Я знаю, что прошу многого.
— Слишком многого.
Эф посмотрел Норе в глаза.
— Я должен ее найти.
— Понимаю.
— Я просто хочу, чтобы ты знала…
— Можешь не объяснять, — оборвала его Нора. — Но… я рада, что ты этого хочешь.
Он притянул ее к себе, обнял. Рука Норы поднялась, погладила его по волосам. Она отстранилась, чтобы взглянуть на него, чтобы сказать что-то еще… а потом поцеловала. Прощальным поцелуем, с надеждой на возвращение.
Эф опустил руки и кивнул, как бы говоря, что он все понимает.
Он увидел, что Зак наблюдает за ними из коридора. Эф не стал и пытаться что-либо объяснять сыну. Оставить мальчика одного, уйти из относительной безопасности мира на поверхности в подземелье, чтобы схватиться там с демоном — все это совершенно не вязалось с прежним Эфом.
— Ты останешься с Норой, хорошо? Мы поговорим, когда я вернусь.
Зак настороженно смотрел на него. Все-таки он был еще ребенок. Он чувствовал, что происходит что-то, но до конца не понимал — что именно.
— Вернешься откуда?
Эф крепко обнял сына, словно боялся, что тот мог рассыпаться на миллион фрагментов. Он дал себе слово, что обязательно возьмет верх, потому что в противном случае мог потерять слишком уж много.
Они услышали крики, автомобильные гудки и подошли к выходящему на запад окну. В нескольких кварталах от них улицу подсвечивали тормозные огни. Люди выскакивали из автомобилей, выходили из домов, дрались. Горел дом, но никто не собирался тушить пожар.
— Это начало конца, — сказал Сетракян.
С прошлой ночи Гус бежал и бежал. Наручники не позволяли ему свободно передвигаться по улицам. Он нашел старую рубашку и мог бы прикрыть сложенные на животе руки, но многих ли сумел бы этим обмануть? Через черный ход он прокрался в кинотеатр и поспал в темноте. Подумал об одной мастерской в Вест-Сайде, где разбирали угнанные автомобили, потратил много времени, чтобы добраться туда, но нашел ее пустой. Не запертой, а пустой. Покопался в инструментах, которые сумел там найти, попытался распилить цепь, соединяющую наручники. Даже включил электрическую ножовочную пилу и при этом чуть не распилил себе запястье. Одной рукой ничего не сделаешь, и Гус покинул мастерскую.
Он поискал нескольких своих дружков, но не нашел ни одного из тех, кому мог доверять. И улицы выглядели как-то странно. Они словно вымерли. Он знал, что происходит. И когда солнце скатилось к горизонту, понял, что его время истекает — вместе с шансами на спасение.
Конечно, он рисковал, возвращаясь домой, но, с другой стороны, копы в этот день ему практически не попадались, и к тому же он волновался из-за madre. Проскользнул в здание, прикрыв скованные руки рубашкой, поднялся по лестнице на шестнадцатый этаж. В коридоре никого не встретил. Прислушался у двери. Как обычно, работал телевизор.
Он знал, что звонок сломан, и постучал. Подождал, постучал вновь. Пнул дверной косяк — дверь задребезжала, сотрясая тонкие стены.
— Криспин, — прошипел он, зовя брата-торчка. — Криспин, сраный говнюк. Открой эту гребаную дверь.
Гус услышал, как скрипнул замок. Подождал, но дверь не открылась, поэтому Гусу пришлось размотать рубашку, которая прикрывала скованные руки, и повернуть ручку.
Криспин стоял в углу, слева от дивана, который служил ему кроватью. Гус увидел, что все шторы задернуты, а на кухне открыта дверца холодильника.
— Где мама? — спросил Гус.
Криспин не ответил.
— Гребаный ширяло. — Гус закрыл дверцу холодильника. На полу натекла лужа воды. — Она спит?
Криспин молчал. Смотрел на Гуса.
И Гус начал врубаться. Он присмотрелся к Криспину, которого вообще старался не удостаивать взглядом, и увидел черные глаза, осунувшееся лицо.
