— Ты вот что, Стёпка, — вдруг сказала Катька. — Оставайся, однако, Стёпка, у меня.
Она допила четвёртый стакан чаю, лицо её покрылось бисеринками пота. — Со мной живи.
Стёпка замер на секунду, не донеся стакан до рта.
— Тесно у тебя, однако, — осторожно, дрогнувшим голосом, ответил он.
— Ничего! Летом к избе пристройку сделаешь. Просторно будет, как в фатере: две комнаты.
Стёпка отвернулся, засопел.
Наконец выговорил тихо:
— Боюсь я.
— Чего? — удивилась Катька.
— А женщин, — всё так же тихо ответил Стёпка, отвернувшись.
— Чего-о? — поразилась Катька.
— Женщин, говорю, боюсь. Я никогда с женщиной не жил… Была у меня невеста, да сбежала. С тех пор один живу, однако. Да и старый я. Да и ты Катька, погляди на себя, — совсем почти без ног.
— Ноги уже маленько ходят, — обиженно сказала Катька. — К весне точно снова ходить буду. А то и бегать! Спасибо собаке — ведь это она меня вылечила.
Стёпка промолчал.
Катька посидела, утёрла лицо тряпкой, служившей кухонным полотенцем, и добавила:
— Только в супружестве, сам знаешь, однако, — не ноги главное. Али уже забыл? Остальное-то у меня всё на месте, как у всех. А может, ишо и получше, чем у некоторых-то…
* * *
Экспресс "Томск — Москва". Плацкартный вагон. Январь 2004 года
Девушка, по виду совсем молоденькая, не больше шестнадцати, села к окну и стала глядеть на перрон. Там ещё суетились люди, бегали туда-сюда вдоль вагонов, что-то кричали. А напротив окна стояла бабушка в древнем пальто, печально склонив голову к плечу, и промокала глаза скомканным платочком.
Девушка помахала ей, привстала и крикнула:
— Баба, не плачь! Я же не навсегда!.. А ты Рыжика береги! Старая она уже, корми получше, не жадничай!
Бабушка — то ли услышала, то ли нет, — махнула в ответ платком и снова стала вытирать слёзы.
"Зеленый" уже дали, и суета на перроне достигла пика. Бабушку толкали, она отступила к ограждению, и там сморкалась; её маленькое сморщенное личико было красным и заплаканным.
Сидевший напротив девушки человек в большой лисьей шапке, с татарскими усами, лет сорока, с интересом глядел на неё.
Девушка заметила его взгляд, — слегка покраснела, и круче повернулась к окну: боком к попутчику.
— Куда едем, красавица?
Девушка вздрогнула.
— Далеко, — ответила она.
Искоса взглянула на усатого и добавила из вежливости:
— В Питер.
— Питер? — удивился усатый. — Питер — это не далеко… Хотя я ещё дальше еду — за границу еду, домой, в Казахстан. А в Питер, что — на экскурсию?
— Н-нет, — после паузы ответила девушка. — Я к отцу еду. К папке.
— А вот это очень, очень хорошо! — обрадовался чему-то попутчик. — Навестить, или домой?
Девушка вздохнула. Вот прилипчивый какой! Не привыкла она к такому вот — запросто — разговору с незнакомыми людьми. Тем более — немолодыми и усатыми.
— Домой, — сказала она, сама не понимая, правда это, или нет. И вздохнула.
Поезд тронулся. Перрон поехал назад, поехали назад суетившиеся на перроне люди, привокзальный сквер; вот и перрон оборвался; мимо окна проплывали старые неухоженные панельные пятиэтажки. Поезд шёл медленно, не разгоняясь. Впереди был железнодорожный переезд, потом — край города, и наконец, ещё один переезд — последний. Вот тогда поезд и начнёт набирать ход всерьёз.
— А как зовут-то тебя, красавица? — спросил попутчик. — Да не стесняйся: нам ведь ехать вместе долго, до самого Омска. А это сутки, или около того… Так что надо познакомиться.
— Алёнка меня зовут. То есть, Елена.
— А меня — Аман. "Аман" по-нашему "счастливый", значит.
Откинулся на спинку сиденья и заговорил:
— В гости я приезжал, к дочке. Дочка учится здесь, в вашем главном университете. Хорошо учится, молодец… Только Сибирь мне совсем не нравится. Нет, не нравится. То морозы, то волки по улицам бегают.
Алёнка подняла удивленные глаза:
— Да что вы, — большой город, какие у нас волки!
— А хозяйка, у которой дочка квартиру снимает, мне рассказывала. Волки у них по переулку бегали, с собаками дрались.
Алёнка промолчала. Наконец, выдавила:
— Это очень давно было.
— Да. Для молодых, дочка, всё — "давно". Вчера — и то уже "давно"…
Он поднялся, отвалил от стенки верхнюю полку, раскатал матрац.
— Полежу пока. Не скоро ещё постель принесут…
Он забрался на полку, повесил шапку на крючок, лёг.
— Да, Сибирь, волки… — заговорил он сверху. — А я-то думал, в Сибири одни медведи живут, волков нет…
Помолчал, и заговорил снова:
— У нас в степи тоже волки водятся. У нашего народа даже предание есть про волка и собаку.
Алёнка смотрела в окно. Мелькнул красный трамвай, широкая нарядная площадь. Появился и тут же пропал, с замирающим звоном, железнодорожный переезд с чередой машин перед ним. Потом начался лес, дачные домики и коттеджи, потом закончились и они.
Только остался заснеженный сказочный лес. И казалось, от движения поезда, что лес то подбегал, то отбегал от окна.
— …Снился одному мальчику в одном ауле один и тот же сон: будто гонится за ним большой чёрный волк с огненной пастью, — говорил между тем попутчик. — Каждую ночь сон снился, и с каждой ночью волк становился всё ближе. Ещё немного — и догонит, схватит. Мальчик кричать стал по ночам, просыпаться. Родители взяли мальчика, к мудрому человеку повели. Мудрый человек сказал: пусть мальчик пойдёт в табун своего отца, и выберет самого плохонького жеребёнка. Сядет на него, и скачет прямо в степь… Мальчик пошёл в табун, выбрал конька, который траву не щипал — худого совсем. Сел на него верхом, и поскакал. Потом оборачивается, видит — туча пыли позади. Он конька хлестнул, ходу прибавил. Снова оглянулся — а туча ближе. Он опять давай нахлёстывать. Оглянулся — а из тучи уже красная пасть видна. Это тот самый волк бежит, его догоняет. Вот уже почти догнал, сейчас прыгнет на спину… Но вдруг за сопкой собака залаяла. Волк приостановился, мальчик за это время далеко ускакал. Скачет, снова оглядывается: а волк опять догоняет…
Алёнка подняла глаза:
— Знаю я эту сказку. Я читала. Про битву волка с собакой, — кто сильнее окажется. Мальчик струсил, опоздал, стал подниматься на гору, где волк с собакой были, — и собака его почуяла. Собака обернулась, а волк моментом воспользовался и вцепился собаке в горло… Мальчик выстрелил и убил волка. С тех пор волки всегда побеждают собак. А человек — волков.
Она замолчала. Сосед ничего не ответил — то ли задремал, то ли задумался о чём-то о своём.
