Владыка общался с ними и несколько огорчился тем, как они поняли звучные, но, видимо, не очень конкретные проповеди отца Василия.
— Кто такой Иисус Христос? — спрашивал владыка.
— Он сын Великой Богини! — охотно отвечали чукчи. — Великая Богиня одновременно родила китов, моржей, чукчей, русских и Иисуса Христа. Теперь все они братья, и мы должны есть плоть и пить кровь Иисуса Христа так же, как плоть и кровь моржей и китов.
От таких ответов владыка приходил в некоторое смущение, но все же чукчи носили латунные крестики, ходили на церковные службы и особенно радовались кадению: всякий раз начинали кричать от удовольствия, когда звенело кадило и исходил ароматный дымок.
Но тут возникла проблема— ведь теперь чукчи были в гостях у отца Василия, а «товарищами по женам» они стали еще год назад… По поводу дальнейшего у меня есть несколько версий, в том числе прямо противоположных, и я не знаю, какая из них правильнее.
По одной версии, батюшка повинился перед матушкой, и они упали на колени перед владыкой, чтобы он их спас от срама и от сексуально озабоченных пришельцев. И владыка якобы страшно огорчался, что так кончается святое дело воцерковления язычников, но велел супругам немедленно переехать в Якутск, и даже вообще на юг Сибири. Там им дали приход… обычнейший приход с самым что ни на есть русским населением, и в нем-то отец Василий Ряполов и служил богу до самого своего конца или до полной физической дряхлости.
По другой версии, владыка оказался тоньше и хитрее — поучив пастырским жезлом отца Василия, не сумевшего преодолеть козни дьявола и томления плоти, а заодно ни в чем не повинную матушку, владыка распорядился немедленно перевести, отправить матушку Ефросинью в Якутск, где ее чукчи не смогут достать никакими силами.
А самому отцу Василию владыка вменил в послушание продолжать крещение, и пока не окрестит последнего чукчу, к матушке под бочок ни в коем случае не возвращаться.
Есть еще версия, что действовал владыка радикальнее, велев матушке уйти в монастырь… Но в такую рафинированную жестокость не так уж легко поверить.
А по последней и самой веселой версии владыка прямо велел матушке Ефросинье не валять дурака и не ломаться, пострадать за православную веру и для торжества Апостольской церкви на Чукотском полуострове. Навзрыд плакала приличная матушка, просила освободить ее от непосильного подвига, и вот тут-то владыка и взялся за пастырский посох, приводя духовную дочь к должному послушанию. Якобы так и были крещены чукчи… не все, правда, но многие.
Хулиганы рассказывают даже, что матушке понравилось быть женой чукчей, и она совсем туда сбежала. Но сколько-нибудь надежных сведений об этом у меня уже нет. Скорее всего, это анекдот, попытка оболгать бедную матушку.
Во всяком случае, я это к чему? А к тому, что на северо-востоке Азии жили еще всякие народы, и у каждого— свои обычаи… Вот и поторгуй с ними! Одни съедят, а с другими только зазевайся, как во что-то эдакое влипнешь…
Глава 36
НЕ ЗАВИДУЙТЕ МИЛЛИОНЕРАМ!
Увидев портрет в гостиной,
Не скажешь — увы и ах!
Ведь он торговал свининой
В поселке на приисках.
Брет Гарт
Уже история господина Шелихова показывает, до каких высот мог подняться иркутский купец. Останься он в родном городе Рыльске (под Курском) — так бы и быть ему, скорее всего, мещанином этого заштатного городишки. А возможности, которые получил он в Иркутске (плюс, конечно, умение ими воспользоваться, тут нет слов), сделали его таким знаменитым и известным.
Мы даже не знаем точной даты рождения Григория Ивановича — так скромно его происхождение. Но его именем названы залив в Охотском море, пролив между островом Кадьяк и полуостровом Аляска, город в Иркутской области. Могила Шелихова сохранилась до сих пор, а его потомки (и потомки графа Резанова) здравствуют до сих пор во Франции. Жизнь бывает к людям очень щедрой.
Но Григория Ивановича хотя бы писали «с вичем» — то есть с отчеством. А отчеств Андриана Толстого или Якова Санникова не знаем, потому что эти люди (как и Шелихов) происходили из самого что ни на есть простонародья, и отчеств им не полагалось. О Санникове мы не знаем даже годов рождения и смерти. Порой в Российской империи войти в историю было легче, чем добиться уважительного обращения.
Невероятное количество людей из сибирского купечества, даже совершив чрезвычайные поступки, открыв новые удивительные земли, сколотив огромное состояние, осталось в глазах «хорошего общества» всего лишь сиволапым мужичьем, которому подобает входить в дом с черного хода и снимать шапку, если с ними заговаривает офицер или чиновник.
Но ведь еще надо было дошагать до того, как в жизни купца появится такая проблема. Сперва надлежало выйти в люди, а для того лет десять, а то и двадцать работать на то, чтобы просто подняться с того дна жизни, где и вопросы не задаются — должен ли этот человек вытягиваться в струнку и рвать шапку долой при появлении высшего.
Такой путь прошли многие сибирские купцы, даже без образования проявлявшие очень высокие интеллектуальные качества, упорство, готовность работать до седьмого пота во имя достижения своей цели.
Ведь и Григорий Шелихов, умерший до обидного рано, в 48 лет, прожил свою короткую жизнь на пределе напряжения, со всей возможной интенсивностью.
Хорошо, если иркутский купец доживал до зрелых лет и мог, перевалив за сорок, оставаться в Иркутске, вести основные дела, перепоручив работу на местах выросшим сыновьям и зятьям. Многие не доживали, потому что путешествия купцов с товарами и деньгами, в окружении лихих приказчиков были не менее опасны и наполнены не меньшим числом приключений и событий, чем путешествия средневековых рыцарей по тогдашней Европе.
А кроме везения была еще одна причина, по которой даже фартовые, то есть удачливые, быстро разбогатевшие купцы не всегда становились видными членами общества и оставляли по себе памятный след.
Причина эта состоит в том, что личные качества купцов оказывались очень уж различными, и распоряжались свалившимися на них деньгами купцы очень и очень по-разному. Это прямо как у Р.Л. Стивенсона: «Одни распорядились своими деньгами разумно, а другие глупо, в зависимости от своего характера. Бенн Ганн получил от сквайра обещанную тысячу фунтов и прокутил ее за три недели, если быть точным, то за девятнадцать дней. По крайней мере, на двадцатый день он оказался в поместье сквайра Трелони без единого фартинга в кармане. И сквайр сделал то, чего Бенн Ганн больше всего боялся, — он сделал его привратником в парке. С тех пор Бенн Ганн ссорится и мирится с мальчишками и поет в церковном хоре» [].
