— Да? И кому же?
За прозрачной пеленой взгляда промелькнула искра сознания. Их глаза встретились. Лакке почувствовал легкое покалывание чуть выше копчика, словно его укусил муравей.
Незнакомец потер рукой глаза, выудил из кармана несколько сотенных, положил их на стол и встал.
— Извини, мне пора.
— Ладно. Спасибо за виски.
Лакке поднял свой стакан на прощание, но незнакомец уже стоял у вешалки, с трудом стягивая свое пальто с крючка. Затем он вышел. Лакке остался сидеть спиной к товарищам, глядя на стопку денег. Пять сотенных. Порция виски стоила шестьдесят крон, этот тип выпил пять, ну, может, шесть.
Лакке покосился на официанта. Тот рассчитывал пожилую пару, единственных посетителей ресторана, помимо их компании. Вставая, Лакке быстро скомкал одну сотенную купюру, сунул ее в карман и проследовал к своему столу.
На полпути он что-то вспомнил, вернулся, перелил остатки виски из стакана незнакомца в свой и прихватил его с собой.
Удачный выдался вечер.
*— Но сегодня же «Угадай мелодию»!
— Я успею.
— Так ведь начало через полчаса!
— Я знаю.
— Куда ты вообще собрался?
— Так, погулять.
— Да нет, можешь и не смотреть. Я могу и одна. Если тебе так надо...
— Мам, ну я же сказал, что приду!
— Ладно, ладно. Тогда я пока не буду разогревать блинчики.
— Нет, разогревай. Я скоро!
Оскар буквально разрывался. Совместный просмотр «Угадай мелодию» был их любимым совместным времяпрепровождением. Мама приготовила блинчики с креветками, которые они обычно ели перед телевизором. Он знал, что мама расстроится, если он сейчас уйдет, вместо того чтобы сидеть с ней и дожидаться начала передачи.
Но он дежурил у окна с самого наступления темноты, пока наконец не увидел, как девочка вышла из соседнего подъезда и направилась к детской площадке. Он тут же отскочил от окна. Главное, чтобы она не подумала, что он...
Он выждал пять минут, прежде чем одеться и выйти. Шапку надевать он не стал.
На площадке ее было не видно, — наверное, сидела на горке, как вчера. Жалюзи в ее квартире были все еще опущены, но дома горел свет. Только окно ванной по-прежнему зияло черным квадратом.
Оскар присел на край песочницы и стал выжидать, будто подстерегая животное, которое вот-вот выползет из своей норы. Он решил, что долго ждать не будет. Если она не появится, он просто уйдет как ни в чем не бывало.
Он вытащил кубик Рубика и начал его крутить, чтобы убить время. Ему надоело возиться с одним несчастным уголком, и он перемешал все грани, чтобы начать заново.
Поскрипывание кубика на холодном воздухе звучало, как шум небольшого агрегата. Краем глаза Оскар различил, как девочка поднялась и встала на вершине горки. Он начал заново собирать одну сторону. Девочка стояла молча. Внутри у него зашевелилось легкое беспокойство, но он продолжал делать вид, что не замечает ее.
— Ты опять тут?
Оскар поднял голову, изобразил удивление, помолчал, потом произнес:
— И ты тут?
Девочка ничего не ответила, и Оскар продолжил свое занятие. Пальцы окоченели. Различать цвета в сумерках становилось все сложнее, поэтому он собирал только белый, который было проще разглядеть.
— И чего ты здесь сидишь?
— А ты чего там стоишь?
— Хочу побыть одна.
— Я тоже.
— Ну и иди домой.
— Сама иди домой. Я здесь дольше живу.
Будет знать! Он уже собрал белую сторону, а дальше было сложнее — остальные цвета сливались в серую массу. Он продолжил крутить вслепую.
Когда он снова поднял голову, девочка уже стояла на перилах и вдруг прыгнула вниз. В животе у Оскара все перевернулось — если бы он сам сделал такой прыжок, ничем хорошим это бы не кончилось. Но девочка приземлилась мягко, как кошка, и подошла к нему. Он сосредоточил все внимание на кубике. Она остановилась перед ним.
— Что это у тебя?
Оскар посмотрел на девочку, на кубик, снова на девочку.
— Это?
— Да.
— Ты что, не знаешь?!
— Нет.
— Кубик Рубика.
— Что?
Оскар произнес по слогам:
— Ку-бик Ру-би-ка.
— И что это такое?
Оскар пожал плечами:
— Игрушка.
— Головоломка?
— Да.
Оскар протянул ей кубик:
— Хочешь попробовать?
Она взяла кубик из его рук, покрутила, разглядывая со всех сторон. Оскар засмеялся. Она была похожа на обезьянку, изучающую неизвестный фрукт.
— Ты что, правда никогда такого не видела?
— Нет. И что нужно делать?
— Смотри.
Оскар забрал у нее кубик, и девочка села рядом. Он показал ей, как надо крутить, объяснив: нужно собрать все стороны так, чтобы каждая была одного цвета. Девочка взяла кубик и начала его собирать.
— Ты разве что-нибудь видишь?
— Естественно.
Он покосился на нее. На ней был все тот же розовый свитер, что и вчера, — непонятно, как она не мерзнет? Сам он уже совсем продрог от долгого сидения на одном месте, несмотря на куртку.
Естественно.
И говорила она тоже странно. Как взрослая. Может, она и правда старше его, хоть и такая щуплая? Ее тонкая белая шея выглядывала из горла водолазки, переходя в четко очерченный подбородок. Прямо манекен.
Ветер подул в его сторону, и Оскар сглотнул, стараясь дышать через рот. От этого манекена конкретно воняло.
Она что, не моется?
Но это было хуже, чем запах застарелого пота. Уж скорее так пахнет, когда снимают повязку с воспаленной раны. А ее волосы...
Когда он решился приглядеться повнимательнее, воспользовавшись тем, что она увлеклась кубиком Рубика, он увидел, что волосы ее слиплись от грязи и лежат свалявшимися патлами с колтунами. Будто перемазанные клеем или глиной.
Пока Оскар изучал ее, он ненароком втянул носом воздух, и к горлу подкатила тошнота. Он встал, отошел к качелям и уселся на них. Находиться рядом с ней было невозможно. Она ничего не заметила.
Через какое-то время он встал и снова подошел к ней. Она все еще была поглощена головоломкой.
— Слушай, мне пора домой.
— Угу.
— Кубик...
Девочка застыла. Немного помедлив, молча протянула ему кубик. Оскар взял его, посмотрел на нее и протянул обратно:
— Можешь взять. До завтра.
Она не пошевелилась.
— Нет.
— Почему?
— Может, меня здесь завтра не будет.
— Ну, значит, до послезавтра. Но не позже.
Она подумала. Взяла кубик.
— Спасибо. Может, я завтра и буду.
— Здесь?
— Да.
— Ладно. Пока!
— Пока.
Поворачиваясь, Оскар услышал потрескивание кубика. Она и не думала уходить, сидела себе в своем тоненьком свитерке. Ее родители, должно быть, очень странные, раз позволяют ей гулять в таком виде. Она же себе все застудит!
*— Где ты был?
— Где надо.
— Ты пьян.
— Да.
— Мы же решили, что ты больше не будешь?
— Это ты решила. Что это у тебя?
— Головоломка. Ты же знаешь, что тебе вредно...
— Где ты ее взяла?
— Одолжила. Хокан, ты должен...
— У кого?
— Хокан. Не начинай.
— Тогда порадуй меня.
— Что я должна сделать?
— Позволь к тебе прикоснуться.
— Хорошо. При одном условии.
— Нет. Нет-нет-нет. Только не это.
— Завтра. Ты должен.
— Нет. Никогда в жизни! Что значит «одолжила»? Ты никогда ничего не одалживаешь. Да что это вообще за штука?
— Головоломка.
— У тебя что, головоломок мало? Тебе головоломки дороже меня. Головоломки. Ломки. Головоломки. Кто тебе это дал? КТО ТЕБЕ ЭТО ДАЛ, я спрашиваю?!
— Хокан, перестань.
— Черт, до чего же я несчастен!
— Помоги мне. В последний раз. Потом я смогу обходиться сама.
— Да, в этом-то все и дело.
— Ты не хочешь, чтобы я могла обходиться без твоей помощи.
— И зачем я тебе тогда буду нужен?
— Я тебя люблю.
— Нет. Не любишь.
— Правда, люблю. В каком-то смысле.
— Так не бывает. Либо ты любишь человека, либо нет.
— Разве?
— Да.
— Тогда мне надо подумать.
Тайна пригорода — в отсутствии тайны.
Юхан Эрикссон[14]
В субботу утром на пороге Оскара лежали три толстые связки рекламных листовок. Обычно мама помогала ему их складывать. По три листовки в каждой пачке, всего четыреста восемьдесят пачек. Каждая розданная пачка — в среднем четырнадцать эре. В худшем случае выпадала одна листовка по семь эре за штуку. В лучшем (он же по-своему худший, поскольку все их приходилось складывать) — пять штук общей стоимостью двадцать пять эре за пачку.
Дела у него шли неплохо, поскольку высотки относились к его району. Только в одних многоэтажках он мог раздать сто пятьдесят листовок в час. Вся работа занимала где-то около четырех часов, включая заход домой, чтобы пополнить запасы. Если речь шла о пяти листовках, заходить домой приходилось целых два раза.
