- Да, сэр, - вежливо сказал я.
Я сел в качалку, идентичную той, которую занимал мистер Хеджкомб.
Мы долго сидели молча. Затем Старый Харкер посмотрел на меня, его глаза заблестели.
- Просто решил заглянуть в гости к соседу, сынок?
- Ага, - сказал я, почесав мочку уха.
- Нет, я так не думаю, - усмехнулся он. - Я видел, как ты наблюдал за мной на рынке Дауэса. Я полагаю, что в это прекрасное утро тебя сюда привело больше любопытство, чем хорошие манеры.
Затем он наклонился вперед на своем стуле и завелся шумным отрывистым кашлем, от которого меня передернуло. Когда он наконец плюнул в сухую пыль переднего двора, мы оба сидели и смотрели. Он оскалил зубы и зарычал, когда серо-зеленый шар медленно проделал пчелиную линию вниз по тропинке к зарослям.
- Они всегда идут на запад, - сказал Старый Харкер, словно обсуждая миграцию птиц. - Независимо от того, где я нахожусь, всякий раз, когда я кашляю одним из маленьких чертей, они всегда направляются на запад - прямо в сосновый лес.
Я держался за ошейник Боунсa и смотрел, как высокая трава частично исчезает в глухом лесу.
- Почему? - спросил я.
- О, я знаю почему, - сказала мне Джесс Хеджкомб. - Но, может быть, тебе не стоит этого знать. Может, тебе не стоит ничего знать обо мне или моем... недуге.
Глядя прямо в изможденные глаза старика, я сказал:
- Стоит.
Я знал, что на самом деле, вероятно, было бы лучше, если бы я немедленно ушел и больше не возвращался. Но это было все равно, что стоять в очереди на шоу уродов на окружной ярмарке. У вас возникает жуткое ощущение от того, что вы собираетесь увидеть, будет ужасным, но вы все равно хотите это увидеть.
Странная история, которую Джесс Хеджкомб рассказал мне в тот день, была намного хуже любого шоу уродов, которое я когда-либо мог надеяться посетить, реального или воображаемого.
- Я родился в семье табаковода, - довольно невинно начал он. - Такими же были мои приятели детства, Лестер Уиллс и Чарли Гуч. Мы обрабатывали поля с нашими отцами. Мы сажали, собирали урожай и развешивали листья в сарае для ферментирования. Но нам было категорически запрещено использовать их для собственных целей. "Ты не будешь курить до того, как достигнешь совершеннолетия, или я хорошенько надеру твою задницу", - предупреждал меня мой папа. Конечно, никто из нас не слушал своих предков. Мы будем делать то, что делают большинство детей нашего возраста: курить кукурузный шелк или красть старые окурки из пепельниц в депо.
- Я бы сказал, что нам было около двенадцати лет, в то лето мы нашли нашу собственную маленькую золотую жилу в темных лощинах Вест-Пайни-Вудс. Мы шли домой с купания в Силвер-Крик, когда наткнулись на тяжелый участок дикой природы. И там рос табак. Какая удача, - подумали мы. - Теперь мы можем собрать свой небольшой урожай. Лестер и Чарли контрабандой вынесли доски и олово из дома, и мы построили себе небольшой сарай для ферментирования, размером с собачью будку. Мы сняли листья со стеблей, повесили их в этом маленьком сарае и коптили их углем, который я украл в сарае моего папы. Мы ферментировали листья только пару дней, больше выдержать мы не могли. Когда листья стали лишь наполовину зелеными, мы скручивали их в сигары и поджигали спичками.
- Что ж, ближе к сентябрю мы уже почти полностью зачистили тот участoк дикого табака. Мы трепались и резали, когда Лестер разорвал один из листьев, как это делают дети по прихоти момента. И, Господь милосердный, в нем было что-то живое! Сок, который капал из жилок этого измельченного листа, просто дергался и корчился как сумасшедший. Лестер бросил лист, и мы наблюдали, как этот табачный сок ползет, как крошечные змеи, через чащу... прямо к тому дикому табачному участку. Я и мальчики выбрались из этого участка Вест-Пайни и больше не возвращались туда. Но ущерб был нанесен. Мы уже выкурили эту ужасную дрянь в наши легкие.
Мистер Хеджкомб помолчал с болезненным выражением на старом лице, затем продолжил.
- В свое время, я был у многих врачей, пытаясь найти того, кто мог бы избавить меня от этой проклятой дряни, которую я ношу внутри. Все они смотрят на меня, как на сумасшедшего, и говорят, что, может быть, мне следует обратиться к психиатру. Но я не сумасшедший. Я знаю, что проклятые твари внутри меня. Когда я лежу ночью в постели, я чувствую, как маленькие педерасты шевелятся, ползают в моих легких, пытаясь найти выход. Они никогда не находят выход сами я должен выкашливать этих слизистых ублюдков понемногу, но, кажется, этому никогда не будет конца. Я искренне верю, что я буду проклят этим ужасным заражением до самого дня моей смерти.
Я и этот старик после этого долго сидели в окаменевшем, холодном молчании. Мне было интересно, правдив ли его рассказ, и в то же время я знал, что это правда. Старый Харкер выглядел так, будто у него были сомнения, возможно, ему не стоило обнажать свою душу так, как он это cделал.
- Я думаю, тебе захочется убраться отсюда к черту прямо сейчас, - с горечью произнес Хеджкомб. - Ну, я не могу сказать, что виню тебя. Во всяком случае, это тебя не касается.
Я взглянул на Джесса Хеджкомба, и в его старых, слезливых глазах я увидел одиночество, такое темное и пустое, что у меня заболело сердце. Тогда я знал истинную причину, по которой Джесс, Лестер и Чарли всю жизнь были холостяками. Не потому, что они были странными друг для друга, как думали некоторые в городе. Нет, они никогда не женились из-за страха, что один-единственный поцелуй мог заразить их жен той ужасной вещью, которая живет в их телах. Почти семьдесят лет они терпели этот ужас и терпели его в одиночку.
Я просто откинулся на спинку кресла-качалки и поставил ноги на перила.
- Нет, думаю, я посижу еще немного, - сказал я ему.
Старый Харкер улыбнулся. Не той грустной полуулыбкой, которую я видел всю свою жизнь, а искренней улыбкой.
В последующие месяцы мы стали близкими друзьями.
Каждый день после школы я делал за старика работу по дому, а затем проводил вечер, играя в шашки и разговаривая с ним. Мои родители считали, что это прекрасно, что такой молодой человек, как я, проявляет интерес к такому одинокому старику. Я действительно считаю, что эти последние восемь месяцев жизни Джесса Хеджкомба были самыми счастливыми просто потому, что в этой продуваемой сквозняком каюте у него был кто-то, с кем он мог провести время.
Но счастливые дни длились недолго, и к зиме здоровье Старого Харкера и его взгляды на жизнь упали на дно.
Должен признаться, во время его долгой схватки с пневмонией были времена, когда мне хотелось покинуть это место навсегда. Но я этого не сделал. Были времена, когда его застойные явления и приступы кашля становились настолько частыми, что старая банка из-под кофе, рядом с его кроватью, почти переполнялась живой мокротой... Времена, когда извивающиеся зеленые харчки ползали по полу спальни, пока, наконец, не находили выход через трещины в досках. Но я не потерял самообладание. Я остался. Я сидел прямо там, в кресле рядом с его кроватью, делая для него все, что мог. У меня просто не хватило духу бросить его... не в такое время.
Был снежный день в начале февраля, когда я обнаружил старика мертвым.
Я вошел в его темную комнату, холодный страх тяжело пронзил меня. Пневмония взяла свое, он утонул в жидкостях собственного тела. Его кожа была ледяной на ощупь. Я уже собирался натянуть одеяло на его голову, когда его грудь сильно сжалась. Отступив назад, я с ужасом наблюдал, как его грудь поднималась и опускалась, а горло издавало влажный хрипящий звук. Старик был мертв, но дышал. Я слышал, как слизь в его легких взбивалась и плескалась сама по себе.
Потом его ребра начали ломаться... одно за другим.
Я сбежал из темного дома, но задержался на крыльце, разрываясь между тем, чтобы бежать или вернуться. Изнутри дома доносился ужасный грохот; уродливый звук раскалывающихся костей и рвущейся плоти. Я простоял на этом крыльце, казалось, целую вечность, сжимая руками замерзшие перила, мое внимание было сосредоточено на спокойном снежном пейзаже Вест-Пайни-Вудс. Затем я услышал шаркающий жидкий звук позади меня... звук прерывистого дыхания из открытой двери. Я ошибся, - пытался убедить себя. - На самом деле старик не мертв.
