– Она – оригинал. Где ты ее нашла?
– Она – сестра моего отца, так что я получила ее в комплекте с ним.
– В качестве бонусных пунктов, – кивнула Лайлани. – У тебя, должно быть, отличный отец.
– С чего ты так решила?
– Сестра у него очень клевая.
– Он бросил мою мать и меня, когда мне исполнилось три года.
– Тяжелое дело. А мой никчемный папашка сбежал в день моего рождения.
– Не знала, что у нас соревнование, чей отец хуже.
– По крайней мере, мой отец не был убийцей, как мой нынешний псевдоотец… вернее, насколько мне известно, не был. Твой отец – убийца?
– Я опять проиграла. Он всего лишь самовлюбленная свинья.
– Миссис Ди, вы не обижаетесь, когда вашего брата называют самовлюбленной свиньей?
– К сожалению, дорогая, это правда.
– Значит, вы не просто бонусные пункты, вы – тот самый первый приз, который обнаружился в коробке с заплесневевшим крекером.
Дженева просияла.
– Как это мило, Лайлани. Налить тебе лимонада?
Девочка указала на стоящую на столе банку «Будвайзера».
– Раз Микки пьет пиво, я составлю ей компанию.
Дженева налила девочке лимонад.
– Представь себе, что это «Будвайзер».
– Она думает, что я ребенок, – пожаловалась Лайлани Микки.
– Ты и есть ребенок.
– Все зависит от того, что подразумевается под понятием «ребенок».
– Любой человек от двенадцати и младше.
– Как это грустно. Ты воспользовалась случайным числом. Это указывает на ограниченную способность к независимым мыслям и анализу.
– Хорошо, – кивнула Микки, – давай зайдем с другой стороны. Ты – ребенок, потому что у тебя еще нет буферов.
Лайлани вздрогнула.
– Несправедливо. Ты знаешь, что это мое больное место.
– Да что у тебя может болеть? Там же просто ничего нет. Все плоское, как кусок швейцарского сыра на этой тарелке.
– Да, конечно, но придет день, когда у меня будет такая большая грудь, что для равновесия мне придется носить на спине мешок цемента.
– Что-то в ней есть, не так ли? – Дженева поделилась с Микки своими впечатлениями.
– Она – абсолютный, не вызывающий никаких сомнений, прекрасный юный мутант.
– Обед готов, – объявила Дженева. – Холодные салаты и заправка для сандвичей. Ничего экзотического, но как раз по погоде.
– Все лучше, чем обезжиренный сыр тофу и консервированные персики поверх стручков фасоли, – кивнула Лайлани, садясь на стул.
– Не может быть! – ахнула тетя Дженева.
– Еще как может. Синсемилла, возможно, плохая мать, но гордится тем, что она – отвратительная кухарка.
Дженева выключила верхний свет, ради экономии денег и с тем, чтобы убрать хотя бы один источник тепла.
– Позже зажжем свечи, – пообещала она.
Несмотря на то что часы показывали семь вечера, огненно-золотое солнце с такой силой светило в открытое окно, что достаточно плотные занавески, которые закрывали его, но не могли остановить приток тепла в кухню, были не темнее лаванды и янтаря.
Усевшись и наклонив голову, Дженева прочитала короткую, но трогательную молитву: «Благодарю тебя, Боже, что снабдил нас всем, в чем мы нуждаемся, и в милосердии своем даровал нам счастье удовольствоваться тем, что у нас есть».
– Такое счастье представляется мне сомнительным, – подала голос Лайлани.
Микки протянула к ней руку, и девочка отреагировала мгновенно: ладони звонко шлепнули друг о друга.
– Это мой стол, – твердо заявила Дженева. – Это моя молитва, которая не нуждается в комментариях. И когда я буду пить «пина коладу» в раю под тенью пальм, что будут подавать вам в аду?
– Наверное, этот лимонад, – ввернула Лайлани.
Накладывая салат с макаронами в тарелку, Микки спросила:
– Значит, Лайлани, ты подружилась с тетей Дженевой?
– Да, мы провели вместе практически весь день. Миссис Ди наставляла меня по части секса.
– Девочка, нельзя такого говорить! – отчеканила Дженева. – Кто-то может тебе и поверить. Мы играли в карты.
– Я бы, конечно, ей проиграла, из вежливости и уважения к почтенному возрасту, но она не дала мне шанса. Сжульничала и выиграла.
– Тетя Джен всегда жульничает, – кивнула Микки.
– Хорошо еще, что мы не играли в русскую рулетку, – добавила Лайлани. – Мои мозги разлетелись бы по всей кухне.
– Я не жульничаю, – застенчивостью Дженева превосходила бухгалтера мафии, дающего показания комиссии конгресса. – Просто играю по сложной методике, – бумажной салфеткой она протерла лоб. – И не льстите себя надеждой, что я потею от чувства вины. Это жара.
– Отличный картофельный салат, миссис Ди, – сменила тему Лайлани.
– Спасибо. Ты уверена, что твоя мать не хотела бы присоединиться к нам?
– Нет. Она сейчас в отключке, на кокаине и галлюциногенных грибах. Если сумеет добраться сюда, то ползком, а если попытается что-то съесть, ее тут же вывернет.
Дженева, хмурясь, посмотрела на Микки, та пожала плечами. Она не могла сказать, правда ли рассказы о разгульной жизни Синсемиллы или плод фантазии, но подозревала, что без преувеличений тут не обошлось. Цинизм и сарказм могли прикрывать низкую самооценку. В детстве, а особенно в девичестве, Микки сама прибегала к такой стратегии.
– Это правда, – продолжила Лайлани, правильно истолковав взгляды, которыми обменялись женщины. – Мы живем здесь только три дня. Дайте Синсемилле немного времени, и она себя покажет.
– Наркотики приносят ужасный вред, – голос тети Джен вдруг стал очень серьезным. – Когда-то я влюбилась в Чикаго в одного человека…
– Тетя Джен, – попыталась остановить ее Микки.
Тень грусти легла на гладкое, светлое, веснушчатое лицо Дженевы.
– Он был такой красивый, такой чуткий…
Вздохнув, Микки поднялась, чтобы достать из холодильника вторую банку пива.
– …но он сидел на игле. Героин. Все считали, что он – конченый человек, кроме меня. Я просто знала, что он сможет найти в себе силы отказаться от этой пагубной привычки.
– Все это безумно романтично, миссис Ди, но, как моя мать неоднократно доказывала со своими дружками-наркоманами, для них все заканчивается трагически.
– Только не в этом случае, – стояла на своем Дженева. – Я его спасла.
– Спасли? Как?
Открыв банку, Микки вновь села за стол.
– Тетя Джен, этот чуткий наркоман из Чикаго… ты говоришь о Френке Синатре?
– Правда? – У Лайлани округлились глаза. Рука с салатом застыла на полпути от тарелки ко рту. – Тот умерший певец?
– Тогда он еще не умер, – заверила Дженева девочку. – Даже не начал лысеть.
– А сострадательной молодой женщиной, которая спасла его от иглы, – не унималась Микки, – была ты, тетя Джен… или Ким Новак?
Дженева в недоумении сдвинула брови.
