Я не довел до эффектного конца свою проникновенную речь, потому что увидел вдруг его глаза. То были глаза безумца.
Сообразив наконец, что, похоже, действительно перегнул палку, я осекся. А граф тихо спросил:
— Надеюсь, вы можете объяснить, что кроется за вашими словами и откуда вы вообще взяли все то, о чем говорили с таким пылом и жаром?
Его странный тон, признаюсь, несколько остудил мои и в самом деле разгоряченные в тот момент мозги, и я вдруг почувствовал, что действие проклятого коварного вина понемногу улетучивается.
— Могу, — насупился я и прямо тут же, на лестнице, рассказал своему другу о двух встречах в темных закоулках замка с таинственной прекрасной незнакомкой.
Он слушал очень внимательно, не перебивая, и только когда я смущенно умолк, хмуро спросил:
— Значит, если я правильно понял, эта женщина утверждала, что кроме меня ни одна живая душа в замке не знает о ее существовании?
— Ну да… — рассеянно пробормотал я.
— И мы… — граф замялся, — с нею близки?
— Вообще-то, — признался я, — напрямую об этом она не сказала, но понять можно было именно так.
Он помолчал.
— И еще она просила вас уехать?
— Просила! Это была не просьба, а требование. И только когда я пригрозил, что расскажу обо всем вам, она вдруг ударилась в слезы.
С минуту молчали мы оба.
— Она вам понравилась? — неожиданно спросил граф.
— Ну что значит — понравилась? — дипломатично вздохнул я. — Я рассматривал ее только с позиций вашего близкого друга.
— Она красивая?
— Красивая, — кивнул я. — Но постойте, что-то не совсем понимаю…
Граф медленно положил мне руки на плечи и тихо, но четко произнес:
— Вы верите мне?
— Конечно, верю, — буркнул я. — С какой стати мне вам не верить.
— Ну так выслушайте и запомните: в замке нет ни одной женщины кроме восьмидесятилетней кухарки.
— Да, но…
— А красотку, которую вы только что так ярко и талантливо описали… — На мгновение он умолк. — Я не видел никогда в жизни.
Я был сражен наповал.
На следующее утро, слоняясь после завтрака без цели по коридорам замка и пытаясь еще раз хоть как-то осмыслить все, что стряслось со мной за последнее время, я совершенно случайно забрел в библиотеку.
В просторной, заставленной громоздкими шкафами со старинными книгами комнате, однако, был уже посетитель. Он сидел ко мне спиной, положив правую руку на массивный стол из мореного дуба, и что-то читал.
Стук двери заставил его обернуться — и я едва сдержал возглас неприятного удивления: этого человека я сейчас желал бы видеть менее всего. А впрочем, не только сейчас — кажется, я упоминал уже, что управляющий графа внушал мне какую-то необъяснимую робость и неприязнь, если не страх, хотя, говоря объективно, это был, без сомнения, красивый мужчина, с безукоризненными манерами и прекрасно образованный. Но страх был — и я ничего не мог с ним поделать.
При виде меня Карл медленно поднялся со стула, и я машинально отметил, что кровь сквозь повязку на его левой руке уже не проступает — значит, рана начала заживать.
Он холодно поклонился, я ответил тем же и решил по возможности с достоинством, так, чтобы это не выглядело трусостью, ретироваться как можно скорее. Однако управляющий сам стал вдруг поспешно собирать со стола и складывать в черную тисненую папку какие-то бумаги.
А я стоял как зачарованный и не отрываясь смотрел на нервные движения его тонкой, с длинными пальцами, холеной белой руки. А потом, совершенно неожиданно для себя, заговорил.
— Послушайте, — волнуясь, сказал я. — Если помешал вашим занятиям, — только скажите, и я тотчас уйду. Сюда я забрел просто так и потому…
Но он покачал головой:
— Нет-нет, я уже закончил свою работу, если это, правда, можно назвать работой, и меня ждут дела. — Голос его звучал сегодня довольно приветливо, хотя глаза были по-прежнему настороженны и холодны.
— Как ваша рука? — насколько мог участливо спросил я, но вопрос этот, кажется, ему не очень понравился.
— Ерунда, — процедил Карл сквозь зубы. — Уже почти не болит. Дня через два повязку можно будет снимать, и тогда…
Он умолк.
— Что — тогда? — Идиотский, конечно, вопрос — и управляющий, усмехнувшись, сверкнул глазами:
— Ничего. Тогда у меня опять будет две руки.
Я тоже деланно засмеялся, хотя понимал, что смех этот выглядит весьма глупо: собеседник не сострил, не пошутил, — но хоть как-то отреагировать на его слова я был вроде бы обязан — вот я и отреагировал: робким ржанием пока что начинающего, но в не столь отдаленном будущем вполне многообещающего кретина.
Карл продолжал укладывать свои бумаги в папку, а я все стоял посреди комнаты, переминаясь с ноги на ногу как провинившийся школяр. Нет, вольно или невольно, но этот странный человек определенно обладал способностью воздействовать на окружающих, хотя, насколько я успел уже обратить внимание, ни граф, ни его слуги вроде бы не испытывали перед управляющим чувств и эмоций, подобных моим.
Когда папка была завязана, Карл неожиданно спросил:
— Ну и как вам наш замок?
Про себя я автоматически отметил это "наш", а вслух сказал:
— Он изумителен. Я даже представить себе не мог, что где-либо сохранилось еще нечто подобное. А правду говорят, что ему пятьсот лет?
— Да, около того, быть может, чуть больше или меньше. О, он многое повидал на своем веку, этот Волчий замок… А кстати, вам известно, почему он носит такое романтическое название?
Я пожал плечами:
— Мне сказали, что в округе всегда водилось много волков. Возможно, из-за этого?
— Возможно, — кивнул Карл. — Но возможно, и нет. То есть, не совсем из-за этого. Вы, без сомнения, знаете о великом сражении при Мохаче, когда янычары и акынджи Сулеймана одержали победу, принесшую нашей многострадальной родине столь неисчислимые беды?
Я все же не удержался:
— Нашей?!
Но он, казалось, не обратил на мою реплику никакого внимания и продолжал:
— Так вот, сударь, после Мохачской битвы один из возвращавшихся домой отрядов турок наткнулся по дороге на тот самый замок, в котором мы с вами имеем удовольствие сейчас пребывать.
— И что же?
Карл подошел к окну и протянул здоровую руку вперед:
— Видите холм?
— Вижу.
— На нем стоял шатер Ибрагим-бея, командира отряда, родственника самого султана, и над ним развевалось зеленое знамя пророка.
Я невольно на секунду представил себе поле, усеянное мусульманскими воинами, огни сотен походных костров, ржание тысяч лошадей…
