Я быстро сказал ему, что нужно предпринять, какие лекарства ввести, как ухаживать за больным; и когда Рикори унесли, я обратился к его людям.
– Мак–Кенн, – сказал я, – я не собираюсь объясняться. Не теперь. Но вот ваши пистолеты. Вы получили свой шанс.
Он взял оружие и посмотрел на меня с каким–то странным теплым блеском в глазах.
– Я не хочу сказать, что не хотел бы знать, что изменило вас, док, – сказал он, – но что бы вы ни делали, по мне все правильно, лишь бы вы поставили на ноги босса.
– Без сомнения, есть люди, которым следует сообщить о его состоянии, – ответил я. – Все это я поручаю вам. Все, что я знаю, это то, что он ехал ко мне. У него был сердечный приступ в машине. Вы привезли его сюда. Теперь я лечу его от сердечного приступа. Если он умрет, Мак–Кенн, тогда будет другое дело.
– Я сообщу, – ответил он. – Вам придется повидаться только с двумя людьми. Затем я поеду в эту кукольную лавку и выбью правду из этой старой карги.
Его глаза казались щелками, рот был твердо сжат.
– Нет, – сказал я твердо. – Не сейчас. Поставьте наблюдение. Если женщина выйдет, следите за ней. Следите за девушкой. Если покажется, что одна или обе хотят убежать, пусть бегут. Но следите за ними. Я не хочу, чтобы их трогали, пока Рикори не расскажет нам, что случилось.
– Ладно, – согласился он с неохотой.
– Ваша кукольная сказка для полиции не будет так убедительна, как для моего доверчивого ума, – напомнил я иронически. – Смотрите, чтобы они не вмешались в это дело. Пока Рикори жив, не нужно их беспокоить. – Я отвел его в сторону. – Можете вы верить шоферу? Он не будет болтать?
– Поль правильный парень, – сказал он.
– Ну вот, для вас обоих будет лучше, если он таким и будет, – предупредил я.
Они ушли. Я вошел к Рикори. Сердце билось сильнее, дыхание было еще слабым, но спокойным. Температура поднялась. Если на оружии не было яда, он будет жить.
Позже, ночью, ко мне зашли два очень вежливых джентльмена, выслушали мой рассказ о самочувствии Рикори, спросили, не могут ли они повидать его, зашли, посмотрели и удалились. Они уверили меня в том, что «выиграю я или проиграю», я могу не беспокоиться об оплате или об оплате самых дорогих консультантов. Я убедил их в том, что Рикори, по–видимому, скоро поднимется. Они попросили меня не пускать к нему никого, кроме них и Мак–Кенна. Они считали, что спокойнее было бы, если бы я согласился поместить пару их людей в соседней комнате. Я ответил, что буду очень рад. В необычайно короткий срок два спокойных наблюдательных человека поместились у двери комнаты Рикори, совершенно такие, как когда–то и Питерса.
…А во сне вокруг меня танцевали куклы, преследуя меня и пугая. Это был неприятный сон…
6. СТРАННОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ С ОФИЦЕРОМ ШЕЛВИНЫМ
К утру состояние Рикори значительно улучшилось. Глубокий транс не прошел, но температура была почти нормальной, дыхание и работа сердца – удовлетворительны. Брейл и я дежурили поочередно, таким образом, что один из нас мог быть всегда вызван сиделкой. Стражи во время завтрака сменялись. Один из моих вчерашних знакомых гостей явился посмотреть на Рикори и с теплой благодарностью выслушал мой отчет об улучшении состояния.
Когда я вчера лег спать, мне вдруг в голову пришла мысль, что Рикори мог написать что–нибудь в записной книжке о своих поисках. Момент был удобный. Я сказал, что мне хотелось бы посмотреть бумаги Рикори, так как мы с ним были заинтересованы в общем деле, для обсуждения которого он и ехал ко мне, когда с ним случился приступ.
Я сказал, что у него могут быть заметки, интересующие меня. Мой гость согласился: я приказал принести пальто и костюм больного, и мы осмотрели их. В карманах были бумаги, но ничего интересующего меня, относящегося к нашему делу. Однако во внутреннем кармане пальто оказался странный предмет
– тонкая веревочка около восьми дюймов длины, на которой было завязано девять узелков, расположенных на различных расстояниях друг от друга. Это были странные узелки, я таких никогда не видел. Я рассматривал веревочку с каким–то неопределенным неприятным чувством. Я взглянул на гостя и увидел изумление в его глазах. Я вспомнил, что Рикори был суеверен и решил, что эта завязанная узелками веревка была, возможно, талисманом или чем–нибудь в этом роде. Я положил ее обратно в карман.
Оставшись один, я снова вынул веревку и осмотрел ее внимательнее. Она была туго сплетена из человеческих волос; волосы светло–пепельные и, без сомнения, женские. Каждый узел был завязан по–разному. Узелки были очень сложные. Разница между ними и разница расстояния узелка от узелка создавали впечатление написанного слова или фразы. Изучая узелки, я опять почувствовал себя так, будто стоял у запертой двери, которую мне жизненно важно было открыть. Это было то же ощущение, которое я испытывал, наблюдая за умирающим Питерсом. Как бы слушаясь какого–то неясного импульса, я не спрятал веревочку обратно в карман, а бросил ее вместе с куклой, принесенной сестрой Роббинс, в ящик стола.
Вскоре после этого мне позвонил Мак–Кенн. Я страшно обрадовался, услышав его голос. При свете дня история в машине Рикори казалась мне невероятно фантастичной, и все мои сомнения вернулись. Я снова начала задумываться о моем незавидном положении в случае его исчезновения. Мои настроения, видимо, проскользнули в особо сердечном тоне моего приветствия, потому что он рассмеялся.
– Думали, что я сбежал, док? Нет, вы и силой бы меня не угнали. Вот подождите, пока не увидите то, что у меня есть для вас.
Я с нетерпением ожидал его приезда. Он явился не один, с ним был грубый мужчина с красной физиономией и большим бумажным мешком для одежды. Я узнал в нем полисмена, которого часто встречал на бульваре, хотя раньше никогда не видел его без формы.
Я пригласил их сесть. Полисмен сел на кончик стула и положил мешок к себе на колени. Я вопросительно взглянул на Мак–Кенна.
– Шелвин говорит, что он вас знает, док, – он махнул рукой в сторону полисмена. – Я привел его к вам.
– Если бы я не знал доктора Лоуэлла, я бы не был здесь, Мак–Кенн, мой мальчик, – сказал Шелвин угрюмо. – Но у доктора в голове мозги, а не вареная картошка, как у нашего лейтенанта.
– Ладно, – сказал Мак–Кенн ядовито, – доктор пропишет тебе что–нибудь, Тим.
– Я не за этим пришел сюда, – обиделся Шелвин. – Я видел это собственными глазами, говорю я тебе. И если доктор Лоуэлл скажет мне, что я был пьян или сошел с ума, я пошлю его к черту, как послал лейтенанта. И я говорю это же и тебе, Мак–Кенн.
Я слушал с возрастающим интересом.
