Игорь Середенко - С улыбкой хищника

Ознакомительная версия.

Я, не помня, как договорился со странным и зловещим стариком, внушающим своим видом существование некоего несуществующего, мнимого, но все же реального, пространства, вернулся в гостиницу в свой номер. Все, что я помню, это то, что фигурку я принес с собой и положил ее, обвернутую в черный шелк, на небольшой столик. Утром, когда я вскочил от жуткого сна, пробудившего во мне все существующие в моем воображении страхи, я не мог отыскать вчерашнее приобретение. Я поднял на ноги всю обслугу гостиницы, все дико извинялись, но, увы, никто не мог ответить на мои многочисленные вопросы.

На ночь я всегда запирался, поэтому я не стал подозревать администрацию гостиницы и ее работников в краже. Я вернулся в номер, злой, не выспавшийся, сам не свой. Что-то потаенное, глубокое, затаившееся в дальних уголках моего воспаленного сознания, говорило мне, что эта древняя фигурка, быть может, засушенного, забальзамированного человека не потеряна. Мне казалось, что фигурка находится где-то рядом, просто я просмотрел, не заметил ее темный силуэт. В то время как она, своими стеклянными, полуживыми, желтыми глазами жуткой смерти, все еще глядит на меня из своего затаенного тайника, не сводит гипнотического, зловещего мертвецкого взгляда, полного всепроникающей ненависти к живому, отвергнутому презирающей мертвой плотью. И все же, я был поражен, околдован ее неописуемой гипнотической силой. Это был взгляд извне, из потустороннего пространства, куда людям попасть не суждено, пока … пока они принадлежат миру живых.

Для меня, как истинному коллекционеру древностей, этот предмет был ценным приобретением, и было бы жаль его потерять. Все мои мысли были поглощены этой черной фигуркой. Иногда мне казалось, что это не мой пробужденный интерес к древнему искусству возбуждаемый моим мозгом, а эта загадочная статуэтка терзает мой воспаленный разум, заставляя его думать о ней.

Я все же решился собрать свои остатки смелости и описать свой жуткий сон, так взволновавший меня этой ночью. Ниже я опишу его.

Я сижу дома, за столом и чего-то жду, какого-то важного события. Встать я не могу, да мне и не хочется. Постепенно, в нарастающей могильной тишине я чувствую, что ожидаемое мной событие в корне изменит мою жизнь и представление о ней. Я боюсь пошевелиться. Вокруг меня, словно образуется вакуум, он сжимается, охватывает меня в свои железные, холодные тиски, из которых я уже никогда не вырвусь на свободу. Я понимаю это. Неожиданно передо мной появляются руки, гибкие, утонченные. Я узнаю их. Это руки моей жены, Людмилы. Я готов броситься к ним, как к спасительному кругу, но только в этот момент замечаю, что эти руки не пусты, в них я вижу коробку, скорее небольшой ящик в форме крошечного гроба. Руки осторожно кладут этот белый ящик на стол передо мной и исчезают в дымке, откуда ни возьмись образовавшейся вокруг стола. Я остаюсь один. Мне хочется кричать, звать Людмилу на помощь, но мои отчаянные тревожные надрывающиеся крики быстро затухают в серой пелене плотного тумана. Тогда во мне верх берет любопытство, которое всегда было присуще мне и помогало в трудную минуту. Оно превосходит страх, и я протягиваю руки к этому белому ящику, напоминающему миниатюрный гробик. Трусящимися руками, я открываю крышку ящика, она легко поддается, и вижу в ней черную статуэтку бога Калфу, его желтые глаза притягивают меня, манят. Я беру эту фигурку, приближаю ее к лицу и с судорожным, дрожащим взглядом всматриваюсь в ее спокойный и невозбужденный взгляд. К моему удивлению, как только я поднес фигурку к лицу, я успокаиваюсь, и мой взгляд становится твердым и даже изучающим. Меня привлекает в этих глазах их отражение. В этих желтых стеклянных глазах статуэтки, принадлежащим, по-видимому, когда-то неземному существу, я вижу свое отражение. Я замечаю, как я приближаюсь и отдаляюсь от поверхности глаза, то уменьшаюсь, то возрастаю. В выпуклой форме глаза я примечаю все тонкости своего тела: нос, голова, волосы, они словно живые, тело, руки, ноги, все в движении, полное сил и неистощимой энергии. Неожиданно, в этом отражении, за собой, я замечаю, что фон начинает оживать: стена, висящие, неясные картины, край потолка, люстра и двери, все это движется в едином потоке, сворачивающейся спирали, словно мир, в котором я находился, и в частности, комната, начал сжиматься, поглощать меня и все содержимое в некую точку. Вскоре начался обратный процесс, все разжималось, разворачивалось, расставлялось на свои привычные места. Это удивительное и завораживающее зрелище. Когда же все успокоилось и замерло в своем холодном, мертвом и зловещем положении, я вдруг обнаружил, что смотрю не на выпуклую поверхность отражающего желтого глаза, а на вогнутую его форму. Только сейчас я понял, что произошло со мной и окружающим меня миром. Это было заметно по моему отражению. Я видел себя спешно отдаляющегося к двери. Затем, мое отражение остановилось у самой двери комнаты, повернуло ко мне свою голову, и я увидел на этом лице зловещую улыбку. После этого моя копия скрылась за дверью, ушла во мрак, а я остался один. С безумным взглядом я смотрел на вогнутую поверхность желтого глаза, казавшегося больше моего роста. Я боялся оглянуться, посмотреть по сторонам, ибо в глубине своего сознания я понимал, где сейчас нахожусь. Мой мозг судорожно искал ответа на вопросы: Как я оказался внутри глаза, в черной мертвой плоти, некогда живущего черного шамана или бога? Как получилось, что я поменялся местами с моим собственным отражением? И куда отправилось мое отражение, заменив меня в реальном мире?

Утром, после своего жуткого пробуждения, я решил найти ответы на волнующие меня вопросы, относительно пропажи законно приобретенного мной предмета, явно принадлежащего древнему искусству какого-то, уже не существующего, африканского племени.

Я, рискуя опоздать на самолет, вылетающий в Россию, отправился на окраину города по тому самому адресу, где я приобрел вчера поздно вечером удивительную статуэтку, изображающую бога Калфу, как сказал мне старец. К моему удивлению, в магазине я увидел не старую еще женщину, замотанную в черное платье. На мои вопросы она отвечала с раздражением и одинаково: «не знаю, я вас вижу в первый раз». Видя ее отрицательный ко мне настрой и суровый, презирающий взгляд, я не решился подняться на второй этаж, где вчера вечером разговаривал со странным безумцем, чей возраст так и остался для меня загадкой.

Было раннее утро, когда машина Громова подъехала к загородному одноэтажному частному дому. Это было обычное деревянное строение одного из пригородных районов. Оранжевые лучи едва озолотили верхушки деревьев, пробуждая все живое, когда Громов, выйдя из машины, подошел к изгороди и вошел в незапертую деревянную калитку. Во дворе не было кур, гусей и прочей домашней птицы, которые так привычно можно увидеть во дворах деревень, не было и собаки — верного сторожа и помощника хозяина дома, ни лошади, ни коровы в этом дворе не было, и от этого он казался пустынным, брошенным. Где-то в соседних домах громогласно и протяжно, надрывая горло, крикнул петух, напоминая жителям, что наступил новый день. На единственной проселочной дороге, которая через полкилометра примыкает к автотрассе, ведущей в город, начали появляться жители; одни бодро, другие — насупившись, грузно шли на работу. Изредка слышался лай собак, чье спокойствие было нарушено, понятной только им, причиной.

Ознакомительная версия.